Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Коллектив авторов

К последнему и весьма тесному кругу относятся светские и дружеские знакомства: Разумовские, Шуваловы, Демидовы, Нарышкины, Голицыны, Варжемоны, княгиня Екатерина Багратион и другие.

Любви все возрасты покорны

Принц де Линь не упускает случай рассыпаться в комплиментах даме, посвятить ей стихи, написать их ей в альбом, сочинить куплеты. До конца жизни он хочет нравиться. Он пишет Гримму (Москва, 3 июля 1787 г.):

Поразительно, к примеру, что Грации перепрыгнули через нашу Священную империю, дабы, бросив Париж, обосноваться в Москве и за двести верст от нее, где мы нашли очаровательных женщин, прекрасно одетых, танцующих, поющих и, возможно, любящих, как ангелы.

Обидевшись на французский пасквиль, обозвавший его «престарелым

Приапом, окруженным девками» и расписавший его похождения в России, Линь ответил достойно: «Несколько знатных дам и необходимость проводить почти весь день при дворе не оставляли мне ни сил, ни времени на девок» 102 . В 1801–1807 гг. он засыпает письмами и записками княгиню Екатерину Долгорукую (по большей части без даты – на записках, которые носит слуга, ее не ставят). Была ли это чисто платоническая страсть, как уверяет автор лучшей биографии принца, Ф. Менсел 103 ? Трудно сказать, несмотря на более чем тридцатилетнюю разницу в возрасте:

102

Fragments de l’histoire de ma vie. T. I. P. 134.

103

Mansel Ph. Le prince de Ligne. P. 193.

Давно знакомый с Вами, я люблю Вас девятнадцать лет, немного или сильно, восхищаюсь Вами неизменно и обожаю время от времени. Рано или поздно Вы будете ко мне благосклонной. Став для меня мачехой в том, что касается славы или богатства, фортуна не лишила меня тех даров, кои другие скорее утрачивают: я имею в виду чувствительность. Приезжайте и посмотрите, бахвалюсь ли я (Вена, 20 апреля [1806 г.]).

Принц настаивает:

Я не обхаживаю женщин на немецкий манер, пачкая туфли моей возлюбленной, вешаясь ей на шею и марая грязью ее чулки. Я проделываю сие только с офицерскими женами. Но если мое колено, рука или плечо случайно касаются Ваших, Вы тут же впадаете в гнев [осень 1805 г.?].

Придам даже грубый тон моим письмам и скажу Вам по поводу Вашей сдержанности, лишающей меня прикосновения к Вашей руке, колену и прочих маленьких невинных милостей, навроде попыток взять Вас под руку или коснуться Вашего плеча, что я предпочитаю торговцев оптом, а не в розницу. Я бы простил Вам отказ от розницы, если бы Вы согласились на другое [осень 1805 г.?].

Сердится на строгость:

Я никогда не отправлял в отставку. Я уходил порой в отставку. Я часто получал абшид: но потому, что был уже занят в другом месте. Ныне сего не скажешь, а я его получаю. Нет, Вы не из цивилизованных русских. Вы все еще варвар тех времен, когда вы еще даже не приняли крещения. Вы делаете вид, что верите, будто мои письма и мое чувство к Вам – игра ума. (Теплице, 16 августа [1805 г.? 1806 г.?]).

Принц разжигает ревность княгини, неоднократно поминает другую возлюбленную, «агнца», а также более опасную соперницу, молодую и красивую княгиню Екатерину Багратион, вскружившую голову Вене:

Что побуждает меня безумно любить прелестную малютку Багратион, так это то, что мы все время сравниваем Вас с другими и беспрерывно говорим о дюжине достоинств и полудюжине красавиц. Она мила, и ее общество прелестно (Теплице, 8 августа [1806 г.?]).

Принц называет свои ежедневные записки «сердечным бульоном», подхватывая словцо госпожи де Полиньяк, сорок лет кряду получавшей подобные послания от господина де Майбуа. Он объясняет:

Догадались ли Вы, великая угадчица, почему я пишу к Вам каждый день и проявляю такой пыл и настойчивость? <…> дабы навредить другим влюбленным в Вас, кои покажутся Вам весьма холодными и сухими, поскольку явно не пишут Вам каждое утро.

Он настаивает: «Читайте и храните меня как „Курс любовной литературы“» ([Теплице, осень 1805 г.?]). Дабы подчеркнуть литературную игру, он добавляет славную цитату из «Опасных связей», изменив ее смысл:

Не моя в том вина 104 . Я искал женщину, более достойную любви, дражайшая княгиня. Я ее не нашел. Потому приходится возвернуться к Вам (Теплице, 7 июля [1805 г.]).

И

заключает: «Известно ли Вам, что моя любовная переписка близится к концу? Будь Вы благоразумны в Вене, у нас было бы время любить друг друга, а не писать об этом в письмах» (после 16 августа [1805 г.? 1806 г.?]).

104

Принц де Линь и Екатерина IІ используют эту цитату, обсуждая Потемкина (Вена, 12 марта 1790 г.; Царское Село, 21 мая (1 июня) 1791 г.).

Литературные аргументы не действуют, и Линь прибегает к историческим параллелям, уподобляя княгиню Долгорукую царице. Он без конца напоминает, что она была любовницей Потемкина, и сравнивает их манеру ухаживать. Письма против пушек: «Я немедля откажусь от сих любовных излишеств, каковые стоят мне дороже, чем бессарабские канонады и молдавские оркестры» ([осень 1805 г.]).

Екатерина Долгорукая предстает как Екатерина Великий, как высшее существо, одновременно мужчина и женщина:

Побыв доныне матерью, будьте женщиной, галантной дамой, а после – достойнейшим мужчиной, любезным, элегантным, образованным, совершенного тона, тем, кем Вы в конце концов являетесь, превосходя во всем оба эти пола. Вы легендарное божество (Теплице, 16 августа [1805 г.? 1806 г.?]).

Принц доводит обожествление до богохульства:

Пастушок Парис вручил всего одно яблоко. Я бы дал Вам три, ибо Вы объединяете всех трех богинь, прибегших к его суду. Я больше люблю и лучше знаю эту троицу, чем другую. Вы даже одна из них для двух наших религий, рассорившихся из-за славного голубка, но в другом роде. Вы мать, дочь и Святой дух («Аттестат добродетели, стойкости, ума и очарования, выданный самой прекрасной и любезной из женщин после 17 лет близкого общения» (беловой вариант [1805]).

В эпистолярной игре принц де Линь постоянно меняется ролями: он сравнивает себя с Екатериной IІ и Нинон де Ланкло, а княгине отводит роль Потемкина и аббата Жедуена 105 .

Скажу Вам, как императрица, отчитавшись перед князем 106 о диспозиции войск, направленных против Швеции: «Верно ли я поступила, мой учитель?» (Теплице, 21 августа [1806 г.]).

Приветствую Вас, дорогой и очаровательный аббат Жедуен, любите малость Вашу Нинон, любящую Вас всем сердцем ([лето 1805 г.]).

О, любезный мой аббат Жедуен! Как мы будем счастливы вместе! То будет урок морали, физики, теоретической и практической философии и вечного блаженства («Аттестат добродетели»).

105

Куртизанка Нинон (Анна) де Ланкло (1616–1706) в возрасте восьмидесяти лет якобы соблазнила аббата Никола Жедуена (1667–1744), члена Французской академии (с 1719 г.). Вольтер опровергает эту легенду в своих сочинениях: «Век Людовика XIV» (1752–1768), «В защиту моего дядюшки» (1767), «Принцесса Вавилонская» (1768), уточняя, что этим аббатом был не Жедуен.

106

Г. А. Потемкин.

Отведав «сердечного бульона», должны ли мы заключить, что княгиня Долгорукая была последней и самой сильной страстью принца де Линя? Или, вернее, что она занимает особое место среди русских, покоривших его сердце? Возможно. Но княгиня не случайно завещала серую тетрадь, в которой хранились письма, Сергею Семеновичу Уварову.

В 1806–1809 гг. двадцатилетний дипломат, прикомандированный к русскому посольству в Вене, не остался равнодушным к обаянию семидесятилетнего «чаровника Европы». Линь в стихах, сопровожденных шутливым рисунком, уподобляет Уварова Ганимеду, похищенному Зевсом. Посылает ему поэму в духе «Оды к Приапу» Алексиса Пирона (1710) 107 .

107

Текст не сохранился. Упоминается в «Смеси» при публикации другого стихотворения: «Тому же господину Уварову, посылая ему оду на тему, кою не осмеливаюсь назвать, примерно ту же, что в замечательной оде Пирона». M'elanges. 1808. Т. XXXI. P. 166–169.