Принц шутов
Шрифт:
Я на миг привалился к стене, закрыл глаза и попытался убедить себя, что висящий в воздухе запах могилы существует лишь в моем воображении. Возможно, так оно и было — или же погоня была так близко, как я боялся, но в любом случае очень хорошо, что мы заперли дверь. Очень хорошо, просто отлично. Снорри задвинул несколько тяжелых засовов сверху и снизу — так еще лучше.
— Не останавливаемся.
Он махнул мне, стараясь не дотрагиваться, — если мы сходились слишком близко, воздух начинал потрескивать и у меня так светилась кожа, что я вполне мог бы освещать нам путь. Четыре
Когда последняя дверь закрылась, мы рухнули на мешки, которыми были обложены стены. Фонари осветили небольшое помещение в форме куба, без окон и с единственным входом, через который мы и явились.
— Что в мешках? — спросил Туттугу, похлопывая по тому, на котором сидел.
— Пшеница, мука, соль. — Снорри показал на две бочки в противоположном углу. — Толченый лед, а в другом — виски.
— На этом можно месяц протянуть, — сказал я, пытаясь это представить.
— До рассвета. Дождемся рассвета — и атакуем.
Снорри выглядел мрачным.
Как бы мне ни хотелось поспорить, звучало это разумно. Ситуация не улучшится, подкрепление не придет. Либо они наконец прорвутся, либо мы помрем с голоду в собственном дерьме. В любом случае я понимал: когда дело и правда дойдет до того, чтобы действительно выйти навстречу нерожденным, меня придется тащить силком. Я бы предпочел перерезать себе вены и покончить со всем этим.
— Что там, снаружи, Снорри? — Я лежал и смотрел на танец теней на потолке. — Аслауг сказала тебе? Сказала, что она видела в темноте?
— Нерожденные. Около дюжины. И худший из них — командир нерожденных, наместник Мертвого Короля на Севере. Все выкапывают трупы для войны, которую он задумал. Войска — это далеко не главное. В первую очередь им нужен ключ Рикесона. Не Рикесон создал его. Аслауг говорит, он выманил ключ у Локи. Или Локи заставил его думать, что дело было так, но на самом деле он, Локи, заставил Олафа Рикесона принять его.
Туттугу вытянул ногу, принюхиваясь и кутаясь в меха. Он неодобрительно сморщил нос.
— Баракель не говорит мне ничего полезного. Надо полагать, все тайны сообщаются в ночи.
Я не придавал большого значения тому, что Аслауг говорила о Локи. Казалось, голоса, которые свет и тьма использовали, чтобы говорить с нами, были такими, какими мы сделали их, воплощением наших ожиданий. Тогда вполне естественно, что Снорри путается в языческих баснях, а у меня — подлинная версия, изреченная ангелом, таким, каких можно увидеть на витражах в соборе Вермильона.
Вермильон! Боже, как я хотел туда вернуться! Я помнил тот день, совершенно безумный день, когда я покинул город, когда, прежде чем я успел позавтракать, Красная Королева присела нам, своим внукам, на уши. А когда я наконец собрался унестись по своим делам, разве бабка не заговорила о каких-то задачах, поисках, охоте за… ключом?
— Пахнет так, будто кто-то приполз сюда и сдох.
Туттугу прервал мои мысли. Он снова потянул носом воздух и подозрительно покосился на меня.
Я отмахнулся от него. Куски собирались в голове. Рассказ Красной Королевы о двери в смерть, настоящей двери. Кто вообще захочет такую открыть?
— Мертвый Король…
— Ял…
Туттугу попытался перебить меня.
— Я ду-ма-ю! — Но дверь в смерть вообще нельзя открыть — к замку нет… — Ключ Локи может открыть что угодно!
— Ял! — Снорри вскочил на ноги. — Ложись!
Пустой мешок упал мне на плечи, и я бросился вперед, забыв, как это может быть больно. Я услышал, как посыпалось зерно. Вонь усилилась и стала теперь почти осязаемой.
— Нет!
Туттугу завопил и бросился с топором на то, что поднялось позади меня. Я упал, и мой мир осветила вспышка боли в сломанных ребрах. Влажный хлопок — и полузакрытыми глазами я заметил, как Туттугу полетел через комнату и ударился о стену с хрустом, ясно говорящим, что больше он не поднимется.
Я перекатился на спину. Нерожденный возвышался надо мной, расправляя длинные узловатые конечности, разбрасывая полные мешки и пустые, спрятанные под ними. Освежеванное лицо уставилось на меня, макушка влажного безволосого скальпа почти задевала потолок. В глазах был такой же звериный голод, как и в тех, что преследовали меня на протяжении всего бегства из Красной Марки, но не они заставили меня удирать из оперы, казалось, целую вечность назад. Эти пугали, но не были наполнены пониманием.
Я дернулся и попытался уползти к двери, но рука, созданная из кровоточащей плоти и слишком большого количества костей, потянулась ко мне.
— Ял!
Снорри одним прыжком оказался на месте — он всегда так и делал. Он отсек руку и швырнул ее в сторону. Нерожденный впился в него другой лапищей — серповидные когти прошли сквозь многослойную одежду и добрались до кожи и мышц.
Я почти добрался до двери. Что бы я там делал, если бы и впрямь добрался, — не знаю. Скорее всего, просто в отчаянии скреб бы холодный металл. Нерожденный спас меня от сломанных ногтей — ткнул меня длинным грязным пальцем в бок и потащил обратно. Я бился за каждый сантиметр, лягался и орал. По большей части орал.
Снорри снова атаковал, мокрый от собственной крови. Нерожденный поймал его за талию и поднял над полом, глубоко погружая когти.
— Умри, ублюдок!
Раздался вой, и глаза его потемнели. Из последних сил Снорри вер Снагасон размахнулся отцовским топором, повернувшись в руке нерожденного, который лишь погрузил когти глубже, но зато удар стал сильнее. Лезвие прошло сквозь полосу света, волоча за собой клочья тьмы. Оно вонзилось в голову нерожденного, раскалывая омерзительный череп и разбрасывая серую грязь.
Нерожденный в конвульсиях отбросил нас, раскидал соль, зерно, клочья мешковины, дергаясь и уменьшаясь. Я лежал, кровь лилась из темной дыры, которую он во мне проделал. Снорри снова поднялся, хоть и с трудом, шатаясь, и поволок топор в сторону врага.
К тому моменту как норсиец пересек помещение, в куче старых костей и сброшенной почерневшей кожи осталось лишь что-то небольшое и красное. Оно было похоже на младенца. И, упав перед ним на колени, Снорри согнулся вдвое и заплакал так, словно его сердце было разбито.