Принц Терний
Шрифт:
— Пароль? — произнес голос.
Теперь я понял.
— Выходит, ты можешь говорить на языке Империи, дух. — Я продолжал высоко держать меч, надеясь увидеть того, кто говорит. — Покажись.
— Укажите ваше имя и пароль.
Под слоем пыли на задней стенке я увидел мигающие огоньки, похожие на ярких зеленых червячков.
— Ты можешь открыть дверь? — спросил я.
— Секретная информация. У вас есть допуск?
— Да. — С моей точки зрения, четырех футов острой стали вполне достаточно, чтобы получить любой допуск.
— Укажите ваше имя и пароль.
—
Вокруг меня собрались братья. Все они смотрели внутрь проема. Макин перекрестился, Красный Кент сжал свои амулеты, Лжец достал из-под кольчуги собственноручно изготовленный оберег.
Довольно много времени зеленые черви копошились на задней стенке, излучая свет из-под пыли.
— Тысячу сто одиннадцать лет.
— Что тебе нужно, чтобы открыть дверь? Деньги? Кровь?
— Ваше имя и пароль.
— Меня зовут Онорос Йорг Анкрат, моим паролем является право, дарованное Богом. Теперь открывай чертову дверь.
— Ответ неверный. — Невозмутимость духа начала нервировать. Стань он видимым, немедленно проткнул бы его насквозь.
— Да что ты вообще можешь знать через одиннадцать столетий, кроме того, что находится за панелью. — Я пнул ее ногой, надеясь таким образом придать словам большую значимость: она отвалилась, заскользив по полу через всю комнату.
— Нет доступа в покои номер двенадцать.
В поисках вдохновения я глянул на братьев. Более тупых физиономий в жизни не видел.
— Одиннадцать сотен лет — слишком долго, — заметил я. — Разве тебе не одиноко было сидеть в темноте все эти долгие годы?
— Был один.
— Ты был один. И снова останешься один. Мы можем так замуровать вход, что больше тебя никто и никогда не найдет.
— Нет. — Голос оставался бесстрастным, но что-то безумное происходило с огоньками.
— Хочешь, мы тебя освободим. — Я опустил меч.
— Свободы не существует.
— Тогда чего тебе надо?
Ответа не последовало. Протиснулся внутрь проема, чтобы дотронуться до дальней стенки. Под слоем пыли поверхность оказалась стеклянной и прохладной.
— Ты был один, — произнес я, — пойманный в темноте, длившейся тысячу лет, с тобой оставались лишь воспоминания о друзьях.
Чему он был свидетелем, этот древний дух, пойманный в ловушку Зодчих? Он пережил День тысячи солнц, наблюдал за концом самой великой Империи, слышал стенания миллионов.
— Создатель заложил в меня возможные варианты и точный ответ на случай непредвиденных обстоятельств, — сказал дух. — Из-за продолжительной изоляции возникли нестыковки. Важно ограничение памяти.
— Воспоминания — опасная вещь. Ты снова и снова прокручиваешь их, пока не разъяснишь себе каждый штрих, не рассмотришь под разными углами, но все равно найдется шип, о который поранишься. — Я заглянул в закоулки собственного сознания. Быть пойманным в ловушку — значит постоянно возвращаться к гибели родных. — С каждым днем воспоминания становятся только тяжелее, пусть ненамного, но они пригибают тебя к земле. Они наполняют воздух вокруг, чтобы ничто другое к тебе не проникало, и ты вынужден плести собственный саван, создавать кокон, все больше впадая в безумие. — Огоньки сновали под пальцами, то гасли, то загорались вновь в такт моему голосу. — Ты сидишь здесь, а те, кто остался в прошлом, встают рядом плечом к плечу. Ты слышишь их приближение и проклинаешь давших тебе жизнь.
Свет заструился под стеклом и моей ладонью, словно тек по венам, затем вспыхнули маленькие молнии. Я ощутил в ладони покалывание. На мгновение мне показалось, что я нашел родственную душу.
— Знаю, чего ты хочешь, — сказал я. — Ты хочешь забвения.
— Да.
— Открой дверь.
— Электромагнитные болты истощились шестьсот лет назад. Дверь не заперта.
Я вогнал меч внутрь проема. Стекло разбилось, яркая вспышка света озарила помещение. Я налег на клинок — он прошел сквозь что-то мягкое и податливое, похожее на плоть, потом захрустело, словно птице перебили крылья. В грудь ударило, я отлетел назад, но Макин меня поймал. Когда блики в глазах пропали, я увидел меч в дальней стене, дымящийся и почерневший.
— Немедленно откройте эту чертову дверь! — Я оттолкнул Макина.
— Но… — начал было Барлоу, мне было не до возражений.
— Она не заперта. Горгот, Райк, рваните ее. Барлоу, тоже подсоби, хоть раз сделай так, чтобы от тебя, жирный боров, был толк.
Они сделали, как я приказал, напряглись до предела, исполняя то, что от них требовалось, они весили почти полтонны на троих. Сначала ничего не сдвинулось с места. Потом тоже, а затем без единого скрипа петель огромная дверь приоткрылась.
34
Дорога может длиться бесконечно, но не мы. Ветшаем, ломаемся. С возрастом с людьми происходят разные вещи. Кто-то со временем закалится, другие обретут прозорливость. Брат Элбан был несгибаем, как старая кожа. Но в конце пути все же начал сдавать. Может, это всего лишь страх, мелькнувший в глазах. Словно рыба на нерест, он всю жизнь плывет против течения, зная, что нет для него мелководья или тихой заводи. Иногда я думаю: а не даровать ли Элбану быструю смерть до того, как страх убьет в нем человека? Тем самым я проявил бы к нему милосердие.
— Где мы? — Макин стоял рядом со мной перед входом.
Подвал был огромным, взглядом не охватить. На потолке замигали магические огоньки, кое-какие сразу, как только мы распахнули дверь, другие с запозданием. Под несметными сокровищами почти не было видно пола. Ни у одного голландского торговца зерном нет подобного склада, набитого под завязку. Чтобы воспроизвести его содержимое, понадобился бы полный словарь, описывающий форму и содержание, столь любезно предоставленный нам Евклидом и Платоном. Цилиндры, длиной и шириной превосходящие человека, кубы со стороной в ярд теснились друг на друге, упираясь в потолок, а напротив расположились конусы и сферы в люльках из толстенной проволоки — и все покрыто толстым слоем пыли. Ряд за рядом, штабель за штабелем они простирались далеко за пределы видимости.