Принц Вест-Эндский
Шрифт:
– Так что? – сказал он.
– Со мной будет Красный Карлик и, возможно, кое-кто еще.
Джо поставил передо мной чашку кофе. Голдстайн просигналил. Джо поднял чашку и вытер блюдце специальной салфеткой, носимой через плечо.
Голдстайн вернулся к столбу, чтобы почесать спину.
Точно в десять тридцать вошел Гамбургер. Я, конечно, еще не знал, участвует ли Гамбургер в комплотах Красного Карлика, но он избавил меня от неловкости.
– Красный Карлик еще не пришел?
От своего столба Голдстайн послал сигнал старику Джо, и тот принес Гамбургеру чашку кофе с шапкой из сбитых сливок.
– Как косточки, Джо? – спросил Гамбургер с искренним участием.
– Не спрашивайте. – Джо зашаркал прочь.
– Что еще за чепуха с Центральным комитетом?
– Не такая уж чепуха, – загадочно ответил Гамбургер. – Подожди, Красный Карлик придет…
С улицы, приставив ладони к оконному стеклу, в ресторан заглянул Красный Карлик. Увидев нас, он отсалютовал поднятым кулаком и быстро вошел. На нем была потрескавшаяся кожаная кепка и джинсовая куртка. Голдстайн просигналил, и к тому времени, когда Красный Карлик уселся за стол, Джо уже ковылял к нам со стаканом горячего чая, ломтиком лимона и тремя кусками сахара. Красный Карлик взял чай из дрожащей руки Джо и нетерпеливо отмахнулся от него.
– Ну, что он вам рассказал? – спросил он меня.
– Ничего, – сказал Гамбургер. – Я ждал вас.
– Хорошо, отлично, – сказал Красный Карлик. – Перейдем прямо к делу. Кое-кто из нас… – он показал на Гамбургера и на себя, – кое-кто из нас уже теряет терпение. Мы под сапогом империалистов. Мы намерены свергнуть фашистских гиен с их тронов, в особенности врага народа Липшица, проводника сионистской экспансии, и его приспешницу, бешеную собаку Давидович, и преобразовать «Олд Вик» «Эммы Лазарус» в организацию, построенную на твердых принципах демократического социализма и ответственную перед народом.
– Во-первых, вы смешиваете метафоры, – сказал я. Красный Карлик оскалил зубы; золотой тускло блеснул.
– Не цепляйся к мелочам, Корнер, – сказал Гамбургер. – Мы обсуждаем серьезное дело. Никто не ставил под сомнение авторитет Синсхаймера, хотя он колебался между запором и диареей. Все-таки он кое-что понимал в Шекспире, в актерской игре, в режиссуре. А что понимает Липшиц? Он понимает, что Давидович не хочет доставить удовольствие своей невестке, что ортодоксов могут оскорбить отдельные фразы в пьесе, что ему хочется залезть к Давидович под юбку. Вот что он понимает. Он понимает чепуху.
Мне трудно было что-либо возразить.
– Что мы можем сделать? Труппа – за него.
– Я скажу, что мы можем сделать, – ответил Красный Карлик. – Мы можем захватить костюмы, грим, краски, декорации. Затем мы выйдем на сцену и объявим пролетарскую революцию. Люди сплотятся вокруг нас. Мы разобьем их оковы.
– Не торопитесь, Поляков, – сказал Гамбургер. – Вы думаете, Липшиц и Давидович это проглотят? Они пойдут к Коменданту. Нет, лучше мы первые пойдем к Коменданту, втроем. В конце концов, Шайскопф – верховная власть. Мы изложим ему наши претензии, пожалуемся на авторитарные замашки режиссера, на произвольное перераспределение ролей, на вмешательство в текст и так далее. Мы просим одного: Справедливости. Режиссером должен быть Корнер, это очевидно, и в соответствии со сложившейся традицией режиссер исполняет главную роль, в данном случае – Гамлета. Шайскопфу нужны мир и тишина, сотрудничество и гармония. Как он может нам отказать? Привлечем Шайскопфа на свою сторону, и смена власти произойдет автоматически.
– Меньшевик, – буркнул Красный Карлик. ,
Идея показалась мне привлекательной.
– Прежде чем идти к Коменданту, – сказал я, – надо прощупать остальных в труппе. А что, если мы единственные диссиденты? Числом три. Наша цель – , борьба за свободу, да, конечно, но кроме того – искусство. И прежде всего мы должны выяснить, как относятся к нам остальные. Если, как я подозреваю, они недовольны нынешним положением дел и если мы доведем их недовольство до Коменданта – победа за нами. Как вы считаете? ( – Троцкист, – буркнул Красный Карлик.
!Мы долго обсуждали вопрос и спорили, иногда раздраженно, но в конце концов пришли к компромиссу. Мы все прощупаем остальных актеров. Красный ж Карлик возьмет на себя материально-техническое обеспечение – подыщет наиболее эффективный способ завладеть костюмами, гримом, красками и декорация ми. Гамбургер составит список жалоб для представления Коменданту. А я? Ну, я перераспределю роли, помня о концепции бедного Синсхаймера и в то же врем; обогатив ее кое-чем своим.
Когда Революционный совет уже уточнял детали этого решения, в Молочном ресторане Голдстайна появился Блум.
Увидев нас вместе, он, естественно, подошел и сел.
– Что вам надо? – раздраженно спросил Красный Карлик.
– «Ли Джей Кобб», – ответил Блум.
Голдстайн услышал его и просигналил старику Джо.
– Ничего не вытанцовывается, – сказал Блум.
Мы, трое революционеров, многозначительно переглянулись.
Разумеется, Блум, будучи Блумом, имел в виду свои сексуальные победы. Последнее время он осаждал сердце (и другие части) Гермионы Перльмуттер, но без успешно. Он вложил в предприятие, чтоб мы знали, десять долларов в виде цветов и пять в виде шоколадок. Пустой номер: Перльмуттер блюла невинности. Сколько еще времени на нее можно тратить? «А бабенка приятная, джентльмены», – грустно сказал он.
– Из-за навоза, который вам заменяет мозги, Блум, – сказал Гамбургер,
–никто на вас не в претензии за то, что вы здесь огласили. Но хотя бы из чувств приличия такие мысли можно было держать при себе.
– Ну полно, полно, – сказал я. Блум вздохнул.
– Кто-нибудь хочет сыграть в домино?
– Ответьте мне, Блум, – сказал Красный Карлик. – Вы хотите быть призраком1!
– У Корнера получалось лучше. По правде говоря, я всегда видел себя в рол Горацио: стойкий, верный, правдивый.
– А если я скажу, что вы можете сыграть Горацио?
– Ну, вы же знаете. Командует Липшиц. Будет так, как он скажет. Это не вам решать.
– Джентльмены, – сказал Красный Карлик, обращаясь к Гамбургеру и i мне, – я знаю, вы занятые люди. Дело есть дело. Не засиживайтесь здесь из-за на А мы с Блумом сыграем в домино.
Мы с Гамбургером поднялись. Голдстайн, внимательный как всегда, подал знак старику Джо.
– Угощает Блум, – сказал Красный Карлик.
Прибыла вторая шарада. Я нашел ее в салфетке на моем месте в столовой. Единственным, кто пришел к завтраку раньше меня, была Изабелла Краускопф-и-Гусман, сидевшая над своей овсянкой. Немыслимо, чтобы синьора Краускопф-и-Гусман, давно уже старейшая в нашем доме, могла подбросить шараду или вообще иметь к ней какое-либо отношение. Эта синьора уже лет двадцать не числилась в списке самостоятельно ходящих. Упорство, с каким она держится за жизнь, изумляет всех в «Эмме Лазарус». Происходя от богемских революционеров, бежавших в Чили в 1848 году, «донья Изабелла», как ее любовно зовет персонал, могла бы сойти за испанскую грандессу чистейших кровей. Хрупкая, она тем не менее сохранила гордую осанку; ее глубоко посаженные глаза и морщинистое лицо, напоминающее выбеленный чернослив, по-прежнему полны надменности и высокомерия. То, что осталось у нее от иссиня-черных волос, сурово стянуто узлом на затылке.
Конец ознакомительного фрагмента.