Принцесса Анита и ее возлюбленный

Афанасьев Анатолий Владимирович

— Похоже, мы с тобой полоумные, — пробурчал он. — Но это ничего. Так бывает после долгой разлуки.

— Откуда знаешь? У тебя уже так бывало?

— Сведущие люди рассказывали. А в романах об этом не пишут, вот что странно.

Заметила шрам у него за ухом и бурую вмятину пониже ключицы с неровными краями. Раньше этого не было. Потрогала пальцем плотный бугорок. Смертная тоска на мгновение сковала ее грудь, даже в глазах потемнело и солнце в занавесках подернулось черной каймой.

— Не будет нам счастья, Никитушка. Мы с тобой обреченные.

Никита поудобнее подложил ей руку под голову:

— Рассказывай, мне интересно. Я соскучился по твоим глупостям. Почему обреченные?

Глядя в потолок, монотонным голосом Анита открыла горестные обстоятельства своего положения. Все без утайки. И про поджог, и про заново данное Станиславу Ильичу слово.

— Мне деваться некуда. Если с папой что-нибудь случится…

Для

Никиты все, что рассказала Анита, не было новостью. Общую картину он так себе и представлял, детали не имели значения. У него было достаточно времени, чтобы все обдумать и свести концы с концами. Около трех месяцев никто не давал гроша ломаного за его жизнь. Жека с Валенком вытащили его из квартиры, в сущности, бездыханного и отвезли не в больницу, а в Старый Крым, к знаменитому знахарю-татарину, родственнику Равиля. Там его выхаживали. Старый Муса Джаваев оговорил странное условие: если поднимет парня, тот останется с ним еще на год. Жека с Валенком поручились, что так и будет, но Никита, когда начал потихоньку передвигаться, заново учась ходить, сумел внушить знахарю, что условие для него неприемлемо. Хотя готов отслужить любым другим способом. Муса Джаваев огорчился, но не настаивал. Никита в горячке, в бреду наговорил много такого, из чего старик понял, что столкнулся с редчайшим случаем любовного помешательства. Так оно и было. В своих мучительных потусторонних скитаниях, длившихся целую вечность, Никита часто встречался с принцессой и, конечно, только благодаря этому не подох.

— Хоть знаешь, что лежишь с покойником? — спросил он.

— Еще бы, — отозвалась Анита, немного оживившись. — Станислав Ильич привез фотографии. Жутко смотреть. И тебя похоронили?

— Конечно, — с гордостью ответил Никита. — Правда, я там не был, но говорят, похороны получились отличные. Многие плакали. Я даже не ожидал. Валенок чуть башку не разбил о надгробие. Так переживал. Понимаешь, к чему веду?

— Не совсем…

— Веду я к тому, что покойника никто не ищет. Покойник никому не нужен. Процент с него не слупишь, наказать уже нельзя. Покойник автоматически освобождается от всех земных долгов. Если тебя, к примеру, похоронят, Желудь враз успокоится. И самолюбие у него не будет страдать, что отобрали игрушку.

Анита приподнялась на локте, пригляделась к возлюбленному. То, что увидела — сияющая улыбка, добрые глаза, — внушило ей некоторое беспокойство.

— Дорогой, тебе вредно заниматься любовью. Ты сразу начинаешь заговариваться.

— Устроить это нетрудно. Дорожная авария, пустой гробик, служба в костеле… Все обойдется не больше чем в штуку.

— Я православная, — уточнила Анита.

— Тем более… С православными нынче вообще разговор короткий. Их у нас дома по миллиону в год вырубают. И никто пока не спохватился. Наоборот, переживаем мощный экономический подъем.

— Ой! — Анита взглянула на ручные часики, встрепенулась, куда-то ринулась с кровати.

— Не спеши, — удержал Никита. — Мы ничего толком не обсудили. Какая машина, где? Кто будет за баранкой? Кто даст медицинское заключение? Вопросов много, нельзя так сразу. Нужна тщательная подготовка. Наобум такие вещи не делают.

— Остроумно. — Анита уже натягивала юбку. — Ой, опаздываю! Кшися в кондитерской ждет. Как же время так пролетело?

— Кшися, кто такая?

— Ясновидящая. Подружка моя. Она у нас работает. Если бы не она, я бы не знала, что ты живой.

— Кому еще про меня говорила?

— Что живой, никому.

— И не надо говорить. Особенно мадам. Ее Желудь с потрохами купил.

— Знаю. Все равно ее люблю, она несчастная женщина.

— На свете много несчастных, всех не пережалеешь. Потянул ее за руку, опрокинул на кровать. Анита слабо сопротивлялась, попискивала утробно, но недолго.

В кондитерскую опоздала на два часа, но Кшися ее дождалась. Сидела за столиком, ковыряла серебряной ложечкой в пустой вазочке от мороженого. Ей одного взгляда хватило, чтобы понять, что произошло с принцессой. Укорять не стала, протянула с завистью:

— Матка боска! Вот мы так когда-то с Янеком как начнем кувыркаться, глянь — уж темно на дворе.

Анита упала на стул:

— Сил не осталось. Заметно, да?

— Чего ж не заметно, на утопленницу похожа. Не думала, что панночка на такое способная.

Анита обиделась:

— Кшиська, не смотри на меня как на шлюху. Не смей. У нас все по-другому.

— У всех по-другому, — мудро заметила ясновидящая. — Кофе будешь пить? Да чего я спрашиваю…

Сбегала к стойке, принесла две большие чашки и тарелку с пирожными. Одну чашку, без сливок, поставила перед принцессой. Анита, обижаясь, сделала два-три быстрых глотка.

— Изумительный кофе. Видишь, какая густая пенка?

— Он надолго приехал?

— Насовсем, — беззаботно ответила Анита с набитым пирожным ртом. — Сказал, без меня не может.

—

А ты?

— Что я? Я как он.

— А этот, московский пузан?

— Что — пузан? Он сам по себе. Напишу, что опять передумала. Пусть утрется. Кшиська, ты о чем говоришь? Что же, по-твоему, я с одним сплю, за другого замуж пойду? Пусть я развратная, но не до такой же степени.

Кшися оторопело следила, как принцесса, всегда такая деликатная, выдержанная, культурная, с жадностью поглощает эклеры, громко прихлебывая кофе. Вытерла салфеткой ее замасленный подбородок.

— Матка боска! — повторила в отчаянии.

— Ой, не надо! — возмутилась Анита. — Что ты каркаешь как вещунья? Хочешь, чтобы я с тобой вместе каркала? Какой в этом толк.

— Я не каркаю. — У Кшиси глаза увлажнились. — Но чувствую, чувствую… Скоро прольется чья-то кровь.

5

Газета «Свободная Варшава», декабрь 200… года.

Статья известного журналиста Яна Пучика «Давайте не расслабляться».

«…Похоже, русские никогда не оставят нас в покое. Пусть их присутствие не так назойливо, как в прежние времена, но вряд ли хоть один крупный коррупционный скандал в столице обходится без их прямого или косвенного участия. Дотошный читатель вправе спросить, какая связь между вышесказанным и трагической гибелью молодой русской скрипачки под колесами микроавтобуса «мицубиси», скрывшегося с места происшествия? Действительно, на первый взгляд связи нет никакой. Но только на первый взгляд… Как мы узнали из конфиденциальных источников, Анна Нестерова, дочь профессора-историка Ивана Нестерова, отпрыска родовитой фамилии, эмигрировавшей из России в 20-х годах XX века, была помолвлена с неким российским миллионером Станиславом Желудевым, фигурой печально известной в бизнес-кругах, уже дважды объявлявшимся в розыск по линии Интерпола, но оба раза с непостижимой ловкостью, присущей, кстати, всей нынешней олигархии, переводившим криминальный конфликт в область политики и таким образом избегавшим уголовного преследования. Недавно господин Желудев в очередной раз побывал в Варшаве, где, естественно, чувствует себя как дома. Логично предположить, что между ним и его невестой произошла размолвка и неразумная девица, проще говоря, дала ему от ворот поворот. Такое предположение подтверждают два красноречивых факта: ночной поджог дома Нестеровых в Зомбках, случившийся буквально следом за визитом жениха, и поспешный отъезд миллионера в Давос якобы по коммерческой надобности. А еще через несколько дней погибла и сама невеста, причем при весьма туманных обстоятельствах. Около семи вечера Анна Нестерова вышла из аптеки на улице Крестовского, и промчавшийся мимо «мицубиси» с заляпанными грязью номерами, по свидетельствам очевидцев, буквально размазал ее по стене и скрылся в неизвестном направлении. Вероятно, способный к логическому размышлению читатель сам сделает выводы, в отличие от работников прокуратуры, которые во всех преступлениях, связанных с русской мафией, ведут себя как нерадивые школьники: невинно моргают глазками и бормочут что-то абсолютно невразумительное… По поводу этого происшествия хочется сказать еще вот что. Разумеется, мы выражаем соболезнования несчастному отцу (кстати, хорошо бы выяснить, почему у него до сих пор французское гражданство?), но заодно, нам кажется, мы вправе задать риторический вопрос, на который вот уже столько лет не можем получить ответа: до каких пор наш мирный город будет служить удобной площадкой для бандитских разборок чужеземцев? Кто защитит чересчур благодушных варшавян от продолжающей экспансии насилия со стороны обезумевшего «русского брата»?..»

Иван Федорович читал заметку с тяжелым чувством, какое охватывает нормального человека при столкновении со случаем внезапного умственного расстройства. Родилось это чувство не сию минуту, оно преследовало его уже несколько дней. Он лишь не мог точно определить, кто сошел с ума — все окружающие либо он сам. Затея с исчезновением дочери, обставленная в традициях голливудского боевика, сперва, когда он услышал о ней от Аниты, сама по себе показалась ему бредовой, о чем он сразу сказал, но она сумела его убедить. Чему не приходилось особенно удивляться. Он сам склонялся к мысли, что обыкновенными средствами от московского жениха не избавиться, а ночной пожар убедил его в том, что для достижения цели Желудев способен на все. Экзотический выход из положения, предложенный Анитой, вернее, ее другом Никитой, о котором Иван Федорович пока знал лишь то, что он возлюбленный дочери, назначенный ей небесами, был плох не своим экстремизмом (Иван Федорович способен был принять и не такое, коли речь шла о безопасности дочери), а возможными последствиями. Мистификация неизбежно влекла за собой огромные перемены в ее жизни, ломала все планы на будущее, погружала ее судьбу в неизвестность и прочее, прочее, но, когда он высказал свои опасения девочке, та ответила просто и четко: