Принцесса Грамматика или Потомки древнего глагола
Шрифт:
Сейчас они все расставлены по пьедесталам, а в то время ходили по земле. А на земле выражаются не так, как на пьедесталах. Они были современниками.
«Языка нашего небесна красотаНе будет никогда попранна от скота».Это уже Ломоносов — о третьем современнике, Тредиаковском.
Резко, даже грубо, но если учесть пылание страстей, которые пылают не зря, а во славу родной российской словесности… Тогда многое можно понять. И сколько бы мы ни становились на сторону Ломоносова против Сумарокова или на сторону Сумарокова против Тредиаковского, нам никогда не приблизиться к ним настолько, насколько они были близки между собой, несмотря на свою вражду… Таково преимущество современников.
«Были врали и при жизни твоей, но было их мало и были они поскромнее; а ныне они умножились за грехи своих прародителей; и так пишут они, что бы им и стен стыдиться надлежало…» Так жалуется Сумароков своему бывшему живому врагу, а ныне покойному другу Михаилу Васильевичу Ломоносову.
Сколько они перьев изломали в спорах о родной российской грамматике! И сколько перьев придется изломать после них — в другие времена, другим современникам! Но время объединит всех «пылавших страстями» и болевших душой об одном.
Таково удивительное свойство времени: оно не только разделяет нас, но и объединяет.
ДВА УДЕЛА
Ну, добро бы был какой чиновник, канцелярист, а то ведь человек, «ученый по званию», может быть, даже — широко мыслящий (правда, в узком кругу). И вдруг — на тебе! Непозволительно, говорит, ставить рядом поговорки: «у него руки долги» (то есть, власти много) и «у него руки длинны» (он вор). А то как бы кто-нибудь не перепутал эти понятия!
Этот «ученый по званию» человек читал в рукописи сборник Даля «Пословицы русского народа». Что делать, не звание делает человека настоящим ученым и даже не сама «по себе ученость, а, помимо учености, характер, способность служить истине даже тогда, когда от нее удобнее отвернуться.
Видно, к таким же, широко мыслящим в узком кругу, относился оренбургский военный губернатор Перовский, у которого член-корреспондент Российской академии Даль служил чиновником особых поручений. Перовский был просвещенный человек, состоял в дружбе с писателями и даже получил от Пушкина в дар «Историю Пугачева». Но в ответ на просьбы облегчить участь Шевченко тот же Перовский говорил, что о Шевченко лучше забыть. История, впрочем, не вняла совету военного губернатора: Шевченко она запомнила, а о Перовском — забыла.
Как свидетельствует история, многие из тех, которые широко мыслили в узком кругу, в широком кругу мыслили очень и очень узко. Хотя история свидетельствует и о другом. Пример тому — родная племянница оренбургского военного губернатора и родная дочь министра уделов Софья Перовская.
(Слово удел имеет два значения: оно обозначает владение, и оно же обозначает судьбу. Можно быть министром владений, но нельзя быть министром судеб. Каждый человек сам хозяин своей судьбы, пример тому — Софья Перовская, дочь министра уделов).
СТАРОЕ НОВОЕ УЧЕНИЕ
В 1864 году в русском языкознании произошли три события, из которых пока было известно только одно: умер Востоков. Тот Востоков, который пришел в этот мир из неизвестности, не зная ни матери своей, ни отца, а ушел из него в известность, в незабываемость, в бесконечную память еще не рожденных времен. Тот Востоков, который был лишен дара речи, но всю жизнь занимался языком (не речами, а языком) и о котором было сказано: «Язык тебе не додан смертных, но дан язык богов!» Тот Востоков, на могиле которого было сказано, что в качестве члена Общества любителей словесности, наук и художеств он за двадцать лет пропустил не более двух-трех заседаний…
Два события, свершившиеся, но не ставшие известными в 1864 году, — рождение Николая Яковлевича Марра и Алексея Александровича Шахматова.
Мы в институте отдавали предпочтение Шахматову, хотя по программе должны были отдавать предпочтение Марру. Марр был создателем яфетической теории — «нового учения» о языке, Институт языка и мышления носил имя Марра, в научном кружке студенты изучали произведения Марра, хотя в Марре им было непонятно все — от его рождения у двадцатилетней грузинки и восьмидесятилетнего шотландца, которые не знали общего языка, до созданного им «нового учения». Именно это, последнее, требовалось от нас по программе.
Марр был студентам непонятен, и они подозревали, что он непонятен и преподавателям. Преподаватели, однако, это скрывали и, как могли, излагали Марра, внутренне тоскуя по Фортунатову, Шахматову, Потебне, а также незабываемому Бодуэну.
Внезапно вспыхнула полемика, после которой Марра вовсе перестали изучать, а принялись изучать лишь его опровержение. Студентов немного шокировало, что тот же преподаватель, который читал им спецкурс по Марру, теперь читал им спецкурс против Марра.
У Николая Яковлевича Марра оказалась бурная посмертная жизнь, значительно более бурная, чем досмертная.
Впоследствии, уже в школе, мне не раз хотелось рассказать своим ученикам о Марре, удивительном ученом, знавшем почти семьдесят языков, сделавшем немало удачных открытий, — не считая, конечно, «нового учения», которым он хотел угодить времени, сам этого времени не понимая.
Биографы Марра писали, что до признания «нового учения» Марра он жил в научном и общественном одиночестве. Он жил в одиночестве и после признания, ибо был поднят на такую высоту, на которой рядом с ним ни для кого не нашлось места. А теперь, когда все вокруг замолчало, он особенно одинок среди своих современников, оттеснивших его в памяти потомков…
Мне так много хотелось рассказать о Марре, но что я знал о нем? Того, что мне в институте рассказывали, я был не в силах понять, а того, что я мог бы понять, мне, к сожалению, не рассказывали.
БОЛЬШАЯ ФОРТУНАТОВСКАЯ
Фортунатовская улица короче своего названия: на ней всего тридцать пять домов. У первого номера, на углу Фортунатовской и Лечебной, — стол с двумя скамейками для любителей шахмат и домино, а также вечерних посиделок. Черемуха. Неужели это Москва 1980 года? В современном городе так легко забыть, что Черемушки происходят от черемухи…