Принцесса Греза
Шрифт:
— В поезде? — прервала Катя. — Даша так и сказала. Могилевцев познакомился в поезде с Сарой Бернар?!
— Бернар приехала в Киев после гастролей в Одессе. Кто знает, может, они разговорились, сошлись. Он — из семьи бывших крепостных, старообрядцев. Она — незаконнорожденная дочь содержанки-еврейки. У них обоих была непростая судьба. Оба были благотворителями. Он, как я говорила, содержал госпиталь. Она во время франко-прусской войны превратила в госпиталь собственный театр, став его руководителем и сестрой милосердия, а во время русско-японской — давала концерты, чтоб собрать помощь для русских солдат. С тех пор как она побывала в Российской
— Или просто рассмешил, — сказала Катя, — как Несмеяну. Потому и назвал ее так.
— Быть может, — продолжила Маша, — как часто бывает, она открыла душу случайному попутчику. Быть может, она страдала от ревности, страсти, обид, причиненных ее Аполлоном, а он утешил, унял ее боль. Быть может, она даже колебалась. И все же выбрала она не его, а демона, завладевшего сердцем.
Маша снова подняла глаза к потолку, помолчала, рассматривала женский образ в раме из золота:
— А в 1898-м Сара Бернар опять приехала на гастроли в Империю… А в 1899-м Могилевцев начал строить свой дом. Он пригласил главного архитектора Киева, своего друга — Владимира Николаева, и сделал ему самый прельстительный из всех возможных заказов. Построить лучший дом в Городе, воплотив все свои наилучшие, наипрекраснейшие фантазии и не думая о средствах.
— Он строил этот дом для нее? Ту, сказочно-русскую комнату он сделал для своей Несмеяны? Он верил, что теперь она вернется к нему? Возможно, во время новых гастролей они снова встретились и… Что она?
— Она не вернулась.
— Откуда ты знаешь? — Катя, кажется, правда расстроилась, — как всегда в таких случаях, лицо ее стало подчеркнуто бесстрастным.
— Шоколадный домик не знает ее, — сказала Маша. — Он никогда не видел здесь Сару Бернар. Семен Могилевцев умер один в своем огромном роскошном доме, в августе 1917 года.
— Какая грустная история… — Дображанская достала из сумочки золоченую пудреницу, открыла, намереваясь промокнуть непролитые слезы.
Но не успела — внезапно и резко Маша вырвала дорогую вещицу из ее рук:
— А вот Жоржа Архангельского дом точно знает. Взгляни-ка сюда…
Катерина заглянула через плечо Ковалевой и увидела в круглом зеркале пудреницы двух дерущихся мужчин.
Чуб быстро схватила себя за нос, собравшийся сдать хозяйку громким чихом. Привлекать к себе лишнее внимание точно не стоило. На «банкет у Бернар» она прошла зайцем. Затеряться среди такого количества людей и корзин девушке с корзинкой было нетрудно. Труднее — понять, что еще нужно узнать.
В растерянности Чуб почесала нечихнувший нос… В гримерной Бернар стоял еле заметный, но сильный, бередящий обоняние запах — тот самый, бродивший по театру и завлекший Киевицу сюда. Аромат множества подаренных Саре цветов, но подозрительно единый, обволакивающий и очаровывающий.
— Какие прелестные духи, — тихо перевела реплику Пуфик. Обронивший ее полноватый господин, в шелковом галстуке с крупным бриллиантом, склонился к Сариной руке, втянул аромат. — Chef-d’oeuvre! [10] Они сводят меня с ума…
10
Шедевр! (фр.).
— Так и было задумано. Я изобрела их сама, — услышала Даша сопровожденный синхронным переводом Изиды чарующий голос Великой актрисы, не зря прозванный «золотым голосом сирены». — Еще когда маленькой девочкой я воспитывалась в монастыре, добрые монахини разрешили мне посадить там свой маленький садик и научили разбираться в цветах…
И Даша поняла, что пьянящий запах, наполнивший театр, исходит не от сотни букетов, а от одной-единственной Сары.
«Она первая выпустила духи, пудру, мыло имени себя…» — напомнила Маша.
«Модерн… начало эпохи новомодных ведьм, скрывающих приворотные эликсиры под модными запахами, носящих амулеты под видом изящных безделушек…» — примолвила Катя.
Дорогих безделушек — перстней, браслетов, длинных цепей — на Саре было так много, что и сейчас, стоя в двух шагах от нее, Чуб не могла поймать ее облик. Как бестелесная пери, Бернар словно бы вся состояла из блеска камней, беспокойно-терпкого запаха, сверкающего золотого голоса. Чуб хотелось проверить, правда ли та была совсем некрасивой, слишком худой. Но рассмотреть недостатки в обернутом зеленым шелком, ароматно-дурманном, золотоволосом, сияющем создании было так же трудно, как разглядеть столетье спустя реальную Сару под ворохом блестящих сплетен, беспокойно-терпких легенд и дразняще-эпатажных поступков.
«Она вся была „по-своему“, она сама была Сара и все на ней, вокруг нее отдавало Сарой…» — всплыло чье-то высказывание.
«Велик тот артист, который заставляет зрителей забыть о деталях», — вспомнила Чуб очередной бернарнизм.
И вдруг стало грустно, оттого что она уже никогда не станет такой, как Бернар. Настоящей! И в одночасье — настоящим произведением искусства. Великой. Божественной. Там, на сцене, Сара и впрямь походила на божество, на краткий миг озарившее землю талантом. А Даша не способна ничего озарять — только греметь, звенеть, возмущать. Она не скрипка, не арфа, не орг'aн, она — маракас. Громкая, но не ст'oящая…
Чуб прижала корзинку с рыжей подружкой к груди — захотелось заплакать, уйти. Все равно среди разноцветной толпы не найти…
Она не поняла прозвучавший вопрос. Но то, что это — вопрос, поняла и сразу поняла, кто задал его, — слишком четкой и чистой была интонация, слишком переливчатым голос. Чуб подняла глаза и увидела рядом Сару Бернар.
Великая актриса была меньше ее на полголовы, что почему-то ничуть не мешало ей смотреть на Дашу сверху вниз с понимающей полуулыбкой. Чуб успела поймать цепкий с прищуром взгляд, немного небрежно взбитый клок рыжих волос, немного излишних белил на бледном лице, излишне театральный жест правой руки и подкрашенные кармином подушечки пальцев, — прежде чем Сара взяла ее за подбородок и мир снова расплылся, распался.
В золотистом тумане из корзины вынырнула рыжая Пуфик и застрекотала по-французски в ответ на вопрос. Бернар нисколько не удивилась красноречию кошки — напротив, издала одобрительный звук, цокнула языком и прибавила что-то. Пуфик картаво заспорила. Даша захлопала глазами, не понимая уже вообще ничего, лишь ощущая теплоту пальцев Сары. Оторвавшись от подбородка, они ласково потрепали Чуб по щеке. Взгляд Бернар, точный и холодный, как шпага, попал в Дашу, и Землепотрясную бросило в жар. А глядевшее ей прямо в глаза рыжеволосое божество просияло монологом.