Принцесса Греза
Шрифт:
— …Je te le promets, — завершила она. Быстро сняла с пальца кольцо и протянула Чуб.
— Бери, — мяукнула кошка.
Даша приняла дар, выдавив едва ли не единственное знакомое ей французское слово:
— Merci.
И запоздало заметила, что внимание всего собравшегося в уборной киевского высшего общества приковано отныне исключительно к ней.
Едва Бернар отошла, к Чуб скакнул худой человек в сюртуке и зло прошипел:
— Кто вы, позвольте узнать, такая?
— Я от Института Благородных Девиц… С подарком для мадемуазель… Обученная говорящая кошка, — заученно отрапортовала Даша.
— А почему заведующая послала
Чуб мигом спрятала за спину руку с кольцом.
— Бог с тобой, Петр Сергеевич, — вступился за Дашу какой-то толстяк. — Зачем устраивать сцену? Вы видели, мадемуазель Саре зверушка оказалась по нраву. Пусть барышня вручит подарочек, раз уж пришла…
— Отчего ж вы не отдали ее во время беседы? — уточнил вредный, но не лишенный логики худой в сюртуке.
— Испужалася… страх! — резко перешла на простую речь Даша, решив, что ее темнотой вредный враз объяснит себе все. — Шутка ли, сама Сара…
— Вот и ладушки, — пропел добродушного вида толстяк, увлекая за собой худого и вредного, — сейчас организуем все в лучшем виде. Мы ж после к Предводителю едем. Его супруге говорящая кошка тоже по сердцу придется, а коль придется супруге, и мы не в накладе… Помнишь нашу просьбочку…
С решительным видом оба просителя направились к мадемуазель Саре Бернар.
— Чего стоишь, беги! — взвизгнула Пуфик. — Или ты правда решила меня ей подарить?
Со всех ног Чуб бросилась прочь — из гримерной, из театра. И четыре минуты спустя оказалась в окружении спасительной реальности — вокруг Оперного театра им. Тараса Шевченко стояла неподвижная пробка, обозленно гудели машины. Чуб метнулась в крохотный сквер — десяток пустых скамеек у памятника Лысенко.
— Ну!? Что тебе Сара сказала? — вопросила она. — Что ты ей ответила?
— Что я… то есть ты — известная на весь Киев чревовещательница, [11] — сказала кошка.
11
Чревовещание — известный сценический прием. Актер говорит, совершенно не шевеля губами, так что у зрителя создается впечатление, что его голос исходит от другого персонажа — куклы, которую артист держит в руках, или животного.
— Умно! А она?
— Восхитилась твоим талантом. Сказала, ты впрямь совершенно не шевелишь губами. А еще сказала, что заметила твой завистливый взгляд.
— Так и сказала?
— И надбавила: «Зависть — хорошее чувство. Завидовать — значит желать оказаться на чьем-то месте. Хуже, что ты больше не веришь, что способна на это. Вот такая зависть — беда, она порождает лишь зло, ненависть к другим и себе. Отчего ты не веришь в себя?»
— А ты? То есть я…
— Сказала, что ты в себя веришь. Иначе б тебя не было здесь. Храбрости тебе не занимать. И яркости тоже. Но достаточно ли быть просто наглой и яркой, не имея ничего за душой?
— А она?
— Улыбнулась: «Какие знакомые сомнения. Я верно узнала твой взгляд. Я тоже видела его в своем зеркале. Но однажды одна старая добрая актриса дала мне хороший совет. „Сара, бедняжка моя, — сказала она, — у тебя невероятная буйная, от природы кудрявая грива, ты изящна и вдобавок в твоей гортани спрятана подлинная арфа — все это… оскорбляет посредственность одним фактом твоего существования. Вот первый грех, связанный с твоим внешним обликом. Ты не умеешь скрывать свои мысли, не можешь гнуть спину, не приемлешь компромиссов, не подвластна лжи — и тем самым наносишь обществу оскорбление. Это второй грех, связанный с твоей моралью. И ты хочешь ухитриться с такими-то данными не возбуждать зависти, не задевать самолюбия, не вызывать злобы?.. Но если ты, моя дорогая, хочешь остаться собой, то не бойся взойти на пьедестал, который зиждется на сплетнях, небылицах, наветах, лести и подхалимаже, лжи и правде. Но смотри, когда окажешься наверху, держись хорошенько и укрепляй его талантом, трудом и добротой…“» Я воспользовалась ее советом. Воспользуйся и ты, — сказала Сара. — И помни, моя дорогая, запечатанная бутылка — не значит пустая. Тому, что бродит внутри, нужно время. А выдержаный коньяк — намного ценней. Придет и твой черед. Обещаю. — А потом подарила тебе кольцо.
— А я что?
— Так обалдела, что едва не подарила ей меня, — Изида обиженно зашевелила усами.
— Ты че! Я б никогда! — зареклась Даша Чуб. — Просто… не знаю… На меня бабы вообще так не действуют. Я как обмерла… Она же Великая. Она такая, такая…
— Рыжая, — выдала свое объяснение кошка.
— Таких актрис, как она, наверное, сейчас во-още нет… Думаешь, она обо мне правду сказала?
— Если бы ты спросила меня, я могла б сказать то же самое, — бурчливо ответила Пуфик.
— Так в чем проблема, скажи. — Чуб посмотрела на подаренное ей узкое кольцо с разноцветной эмалью. — Я готова еще раз послушать. Еще лучше — говори это мне каждый день!
Катя и Маша вцепились взором в круг зеркала, отображавшего живую картинку.
Один из мужчин, вырываясь, лежал на полу, второй навис над ним, сжимая горло поверженного:
— Где Лилия? Где, говори… — То был, несомненно, Жоржик, хотя усы его и лишились лихих завитков, голова — рокового пробора, а имя — заграничного шика. Теперь это был истопник Георгий — растрепанный, огрубевший, с усами-щетками и пролетарской щетиной на пожелтевших щеках.
— Пойми, ее нельзя продавать… — с трудом прохрипел лежащий.
— Говори, контра! Я тебе как на духу… Про Мелисинду, про хозяина дома. А ты мне… Одно слово — недобитая буржуйская морда!
Недобитая буржуйская морда рванулась всем телом, решительно освобождаясь из-под гнета пролетариата-истопника. Тот завалился налево. Морда вскочила, явив двум зрителям из ХХI века резковатое лицо с суровыми бровями. Жоржик-Георгий скакнул на ноги. Но суровобровый с непримиримым взглядом уже добежал до стола и вытащил небольшой, но грозный на вид пистолет.
— Вот ты как, буржуй недобитый… — догоняя рванувшего за оружием мужчину, Катино зеркальце утратило Жоржа, но голос его был слышен отчетливо. — Человека убить готов ради цацы буржуйской!
— Георгий, пойми, ее место в музее. Она — историческая ценность…
— Думаешь, я это так просто оставлю? — не пожелал понимать его истопник. — И на тебя управа найдется! Тебя уже раз арестовывали. Будет тебе и второй… Мне есть, что им рассказать. Например, про Марию твою. Как ты ее любишь… Я сам слышал, как ты говорил: «Пусть я, я пропаду, не она. Только не она, не Мария. Отдать жизнь за нее — счастье». А Мария твоя — тоже контрреволюционная буржуйская морда!