Принцесса и мальчишки
Шрифт:
Зря говорить не стану, было в классном журнале и несколько обыкновенных, мало говорящих фамилий, но были там и особенно удачные: Майор, Фурдаля (Пустяковина), Непекло и Болиглова. Честное слово — Болиглова и Непекло! Нарочно не придумаешь!
Через несколько недель, попривыкнув, я уже не видел ничего особенного во всех этих фамилиях, но первое впечатление от них было потрясающим. И все же лучше всех в тот первый день мне запомнилась фамилия высокого парнишки, сидевшего на последней парте, хотя и была она самой обыкновенной — Ковальский. Марек Ковальский.
— Как
Кто-то согласно захихикал — наверное, чтобы подлизаться. И врач начал свою беседу. Правда, после переклички я уже и не пытался вникнуть в его слова, хотя речь шла даже о сексе. Честно говоря, я не сводил глаз с Ирки Рысь, и она, по всей вероятности, отлично знала об этом. Не пойму, как это у некоторых девчонок получается: они всегда отлично знают о таких вещах, особенно когда им об этом не говоришь ни слова.
После уроков я довольно долго прождал Ирку. Мне пришлось бессмысленно околачиваться перед школой, и все выходившие это заметили. Может, у нее были какие-то дела в секретариате, а может быть, ей просто хотелось, чтобы я подольше постоял. Времени у меня, таким образом, было предостаточно, и я успел придумать, какое у меня к ней дело, потому что, по правде, никаких вопросов у меня к ней не было.
— Ну, вот и я!
— Наконец-то! Я торчу здесь уже битый час.
— Никак не могла выйти раньше, потому что меня задержал командир отряда. А чего это вдруг тебе понадобилось меня так долго ждать? Интересно, это выдержка или просто упрямство? — Ирка улыбнулась вроде бы и иронически, но, может быть, и нет.
— А кто у вас здесь командиром? — спросил я, желая выпутаться из неловкого положения, в котором оказался по ее милости.
— Казик Винклер из десятого. А что?
«Наверняка это тот дылда, о котором говорил Малина», — подумал я и разозлился из-за того, что я жду ее, а она, видите ли, болтает с каким-то Винклером, за которым она к тому же бегает, неизвестно куда и зачем.
— Это тот тощий? — спросил я, чтобы окончательно удостовериться.
— Никакой он не тощий! — возмутилась Ирка. — Просто сухощавый, потому что спортом занимается. А ты его откуда знаешь?
— Да так… Слыхал о нем кое-что. Правда, ничего хорошего… — соврал я на всякий случай, даже неожиданно для самого себя. Но сказал я это таким тоном, будто мне и в самом деле известно было об этом Винклере бог знает что. Заметив при этом, что слова мои производят впечатление на Ирку, я продолжал врать дальше: — Отец мой отлично знает всю семью Винклеров. У них вечно происходят какие-то странные истории. Я тебе как-нибудь расскажу о них поподробней…
— Я не так уж и любопытна, — резко прервала Ирка мои излияния.
Было ясно, что ей не хочется продолжать разговор на эту тему. Поэтому я, чтобы разрядить атмосферу и несколько исправить свою пошатнувшуюся репутацию, начал с другого конца. Здесь-то и пригодился придуманный мной повод для встречи.
— Знаешь, Ирка, я, собственно, хотел попросить тебя рассказать мне о вашей школе: что у вас здесь к чему, ну и вообще… Какие у вас преподаватели? Видишь ли, когда новичок попадает в класс в середине учебного года, ему всегда приходится трудно. Он ведь совершенно никого не знает… — И я постарался придать себе вид человека, который оказался в столь трудной ситуации, что просто грех было бы не прийти ему на помощь.
— Значит, в этом и состоит то дело, которое у тебя было ко мне? — спросила она подозрительно.
— В общем, да. Ведь из всей школы я успел познакомиться только с тобой. Думаю, ты не откажешься мне помочь. — Тут я вздохнул, следя, однако, за тем, чтобы вздох этот получился не слишком уж тяжелым. — Знаешь, я даже боюсь, не придется ли мне остаться на второй год; не знаю, справлюсь ли с программой.
Никогда в жизни мне еще не удавалось так гладко и вдохновенно врать, а жалостные мины возникали у меня на лице как по заказу. Ситуация эта даже стала забавлять меня. Мы с Иркой шагали по главной улице города, а потом свернули на набережную и по берегу реки двигались к новому району. Дорогу я выбрал с таким расчетом, чтобы будто нечаянно оказаться рядом с кинотеатром. Тогда легче будет предложить ей взять билеты на шестнадцатичасовой сеанс.
К Ирке вновь вернулось хорошее настроение, и она подробно рассказывала о преподавателях: кто из них какой и чего больше всего не любит. А потом она перешла к нашему классу, который, по ее словам, был очень даже ничего и состоял из довольно милых и дружных ребят.
— Только эти ваши фамилии! Жуть! — Я громко рассмеялся, припомнив перекличку. — Можно подумать, что их специально подбирали.
— Вот-вот! И пани Вонторская сказала то же самое, когда пришла к нам впервые. Пани Вонторская — это наша классная руководительница, но работает она в этой школе только с прошлого года. В первый день с ней в класс пришел директор, представил ее нам, а она попросила, чтобы каждый сам назвал свою фамилию.
— Ну и как? Сразу поседела или это происходило у нее постепенно?
— Уже при Болиглове она фыркнула, а на Фурдале было видно, что ей удается сдерживаться из последних сил. Когда же дело дошло до Недзели, а вслед за ним пропищал свою фамилию Непекло и тут же басом представился Огурек, она расхохоталась до слез. «Это, пан директор, что-то невероятное. Нет, это какой-то заговор! — произнесла наконец она. — Или шутка. Они просто сговорились, правда?»
— Ну а класс что? Вы обиделись?
— Мы — нет. Но видел бы ты выражение лица директора! Он холодно поглядел на пани Вонторскую и, пробормотав: «Не понимаю, что вы имеете в виду… Впрочем, пора начинать урок», — тут же вышел из класса. Да, начало у пани Вонторской никак не назовешь гладким. Директор, судя по всему, и по сей день ее недолюбливает.
— Ничего не понимаю. А директор-то с чего на нее взъелся? — удивился я.
— А ты разве не знаешь фамилию нашего директора? — рассмеялась Ирка. — Вот оно что! Его зовут Мруз (Мороз). К тому же наш сторож — его дальний родственник из деревни — именуется Бонифацием Лято (Лето)…