Принцесса из рода Борджиа
Шрифт:
— Герцог защищал дело Церкви! — глухо сказала Фауста.
— Какой Церкви, сударыня? Их по меньшей мере две…
Пардальян произнес эти слова с тихой насмешкой. Но Фауста вдруг побледнела.
— Как вы узнали, что есть две Церкви? — спросила она столь суровым голосом, что трудно было поверить, что он исходит из этих нежных уст.
— Две Церкви! — прошептал ошеломленный Пардальян. — О чем это она?
«А вдруг это шпион!» — думала Фауста.
«А вдруг эта женщина тайный руководитель Священной Лиги, — говорил себе шевалье. — А Гиз всего лишь орудие в ее руках! Лига — новая, вторая Церковь!.. Этот великолепный дворец, трон, увенчанный тиарой… символические ключи святого Петра на обивке… Невероятно, но это же действительно… папский дворец! Другой папа, помимо Сикста V!.. Папа, живущий в Париже! Да нет же, не может быть, вздор!»
Они всматривались друг в друга, как противники перед сражением. Фауста быстро приняла решение. В ее глазах Пардальян был бродягой, готовым служить тому, кто больше заплатит, но бродягой отважным, способным на замечательные подвиги. Его следовало купить любой ценой.
— Шевалье, — вдруг заговорила Фауста, — если вы не хотите служить господину Гизу, вы, возможно, не откажетесь служить другому господину?
— Это зависит от хозяина, сударыня, — сказал Пардальян с самым простодушным видом. — Кто я такой? Человек, который ищет развлечений, которому скучно в жизни… Я признаю: в том, что мне скучно, есть и моя вина. Я всегда думал о людях лучше, чем они того заслуживали. Если бы мне встретился рыцарь с неукротимым сердцем и великими помыслами, который попросил бы моей помощи, чтобы переделать мир! Да, это меня развлекло бы. Должен признаться, многие люди издали казались мне великими. Но с ними случалась забавная штука, сударыня… По мере моего приближения они начинали уменьшаться, а когда, наконец, я подходил совсем близко и поднимал на них свой взволнованный взор, я их не видел больше! Сударыня, я смотрел слишком высоко, а мне следовало опустить глаза. Что ж, сударыня, господин, о котором вы мне сказали, — тот ли это человек, которого ждет мир?
Пардальян говорил спокойно и уверенно. Его благородное и ироничное лицо, его непринужденные манеры изумляли и очаровывали.
Фауста слушала и смотрела на него. И когда он умолк, она неожиданно для себя вновь почувствовала странное волнение.
«Я волнуюсь! Святые небеса! Дева Фауста не будет знаться с мужчиной, способным смутить ее душу!»
Однако нужно было продолжать разговор.
— Господин, о котором я вам говорила, — произнесла она, сохраняя величественную холодность, — мечтал о том, о чем мечтали вы, шевалье…
— Право, сударыня, я был бы рад познакомиться с таким человеком!
— Он перед вами! — сказала Фауста.
— Вы, сударыня?!.
— Я! Я, шевалье, давно ищу людей честолюбивых, способных на великие свершения. Хотите стать одним из них? Я угадываю в вас величие души и необыкновенную силу ума — то, что позволяет властвовать над толпой… Если бы я могла, шевалье, открыть вам свои мысли!.. Почему я решила говорить с вами, ведь я вас совсем не знаю?.. Трудно сказать… но я думаю, что вы тот, кто мне нужен!
«Горе мне! — подумал Пардальян. — Меня здесь жалуют! А я хочу мирно жить своей скромной жизнью.»
— Знайте же! — продолжала Фауста. — Знайте мою мечту! Знайте, что епископы и кардиналы, объединенные в тайный конклав, избрали меня, чтобы вести Церковь к ее высшему предназначению! Знайте, что я тверда. Принцам, которые предлагали мне все, что имели, я отвечала, что стану…
Она запнулась, поднесла руку ко лбу и пробормотала:
— О Боже! Так забыться из-за какого-то бродяги! Как! Я, повелевавшая королями Франции, чувствую себя смущенной перед этим искателем приключений!.. Несчастная! Что я тут наговорила?! Надо остановиться…
Но Пардальян все уже понял! Завеса тайны, окутывавшая этот дом, приподнялась…
— Так это правда — прошептал он. — Это действительно Ватикан в Париже!.. А трон, что я заметил, если он предназначен не для папы, тогда для кого же? Для папессы?
Папесса!
Пардальян вздрогнул. Женщина!.. Да, женщина, занявшая место рядом с Сикстом V! Женщина, воздвигшая трон рядом с троном неумолимого и жестокого старика! Это чудовищное предположение было столь невероятным, что Пардальян, содрогнувшись, почти вслух сказал:
— Невозможно!..
— Он меня разгадал! — прошептала про себя Фауста. — Либо я сделаю его своим слугой… либо он не выйдет живым из этого дворца!..
Волнение Пардальяна вскоре прошло. Он смотрел на странную принцессу скорее с любопытством, чем со страхом или благоговением.
— Сударыня, — сказал он, — раз уж вы начали объяснять мне вашу мысль, то соблаговолите закончить… Я понял, что вы прибыли во Францию для дела, которое мне неизвестно, но которое должно быть необыкновенным…
— Вы видели, — сказала Фауста, вновь овладев собой, — начало этого дела… Генрих де Валуа пал от первого нашего удара… Он бежал… Трон Франции свободен… Шевалье, что вы думаете о Генрихе III?
— Я, сударыня? Я ничего о нем не думаю, кроме того, что он бежал, как вы изволили заметить.
— Да… Но есть ли у вас какие-либо основания быть ему преданным?.. Говорите откровенно…
— Я был мало знаком с королем, сударыня. Я видел его два или три раза, когда он еще назывался герцогом Анжуйским, и, должен признать, я не испытываю к нему особого уважения…
Лицо Фаусты просветлело.
— Хорошо, — произнесла она. — Теперь, забыв прошлые обиды, скажите мне, что вы думаете о Генрихе де Гизе?
— Я думаю, — прямо сказал Пардальян, — что он достоин взойти на французский трон… Так, во всяком случае, полагают парижане…
— Да! — сказала Фауста. — Он богато одарен природой, у него есть и сила души, и смелость, и благородство мысли, и врожденная отвага. Он совершит великие дела!..
— Боже мой, сударыня, — сказал Пардальян с насмешливой улыбкой, — мне кажется, вы хотите знать мое мнение о том, станет ли Генрих де Гиз королем, достойным своего замечательного окружения?
— Именно об этом я вас и спрашиваю. Я ручаюсь, что смогу заставить завтрашнего короля Франции забыть оскорбления, нанесенные когда-то герцогу де Гизу…
— Тысяча извинений, сударыня! — сказал Пардальян с поклоном. — Напротив, я надеюсь, что Гиз их вспомнит. Что касается моего мнения, могу сказать вам откровенно: я считаю, что для французского трона будет лучше, если он вообще останется без короля. Если же совершенно необходимо, чтобы в этой стране кто-то продолжал собирать налоги — увлекательное занятие, я согласен, — то по крайней мере этот «кто-то» должен быть любезен, красив и, прежде всего, великодушен…
— Не правда ли, это портрет Генриха де Гиза? — сказала Фауста, пристально глядя на своего собеседника.