Принцесса из рода Борджиа

Зевако Мишель

Она казалась живой противоположностью Фаусты, она казалась воплощением самой любви!

Виолетта не удивилась и не испугалась, увидев мужчину рядом с собой ночью. Она была чиста и наивна и даже не подозревала об опасности.

Для нее существовал только один мужчина в целом мире… Она снова и снова видела перед собой руки этого человека, чьего имени она не знала, руки, осыпающие тело несчастной умершей лилиями и розами. Она молилась, мечтая вновь вызвать это чудесное видение.

Ее тонкие пальчики коснулись руки Фаусты, и очаровательным голосом, полным сострадания, она спросила:

— Кто вы? Жертва, как и я?.. Вы… Ах!..

В этом крике прозвучали тоска и страх. Девушка резко вскочила и забилась в самый темный угол комнаты. Фауста, почувствовав прикосновение, сильно вздрогнула и опустила руки; свет факела упал на ее лицо, искаженное страстью. Виолетта узнала эту женщину!

Множество мыслей пронеслось в голове у Фаусты. Множество слов рвалось у нее из груди, — быть может, оскорбления или крики боли. В эту минуту перед Виолеттой стояла не святая девственница Фауста, не Фауста, избранная тайным конклавом, а лишь внучка Лукреции Борджиа. И все эти мысли, слова, жалобы, оскорбления, вся эта ревность, ярость, разбушевавшаяся страсть слились в одном слове, которое она выкрикнула — хрипло, гортанно:

— Идите!

Идти! Куда? Что она хочет с ней сделать? Какое жестокое и ужасное испытание ждет девушку?

— Идите!

И поскольку трепещущая Виолетта не повиновалась, Фауста отступила к двери. За это короткое мгновение, совершив над собой небывалое усилие, она вновь обрела внешнее спокойствие…

— Портшез, быстро, — приказала она Клодине, — пусть ждет у главного входа.

Аббатиса удалилась. Фауста повернулась к Бельгодеру,

— Возьми девчонку и посади ее в портшез. Ты тоже поедешь вместе с ней. Ты жизнью отвечаешь за то, чтобы по дороге с нею ничего не случилось!

— Куда направится портшез? — спросил, дрожа, Бельгодер.

— В Бастилию! — глухо ответила Фауста.

Бельгодер вошел в комнатушку и двинулся к Виолетте, говоря:

— Иди! Ну иди же!

Он схватил ее и пробурчал себе под нос:

— Думаю, на этот раз господин Клод заплачет кровавыми слезами… как по его милости плакал когда-то я!..

Глава 31

СЕСТРЫ ФУРКО

Бельгодер бросил Виолетту в портшез и сам поместился рядом. Фауста вскочила в седло. По ее знаку четверо всадников окружили носилки. Она же поскакала вперед, и маленькая группа исчезла во мраке ночи.

По улице Сен-Антуан Фауста направилась прямо к Бастилии. Портшез остановился перед воротами тюрьмы. Фауста что-то сказала, и один из всадников эскорта приставил ко рту рог и трижды проиграл сигнал, разорвавший тишину заснувшего квартала. Прошло несколько минут. Затем по другую сторону рва замелькали огни фонарей, загремели цепи разводного моста. Проехав по опустившемуся настилу и миновав черную арку, портшез, наконец, оказался на узком дворе.

— Коменданта ко мне! — приказала сержанту Фауста.

— Если вы соблаговолите последовать за мной, я провожу вас к нему, — ответил сержант.

— Здесь пленница. Если она ускользнет, тебя без всякого суда повесят нынче же на рассвете.

Сержант усмехнулся. Он отдал какой-то приказ двум сопровождавшим его тюремщикам, и несколькими минутами позже Виолетта была брошена в темницу…

Бельгодер и эскорт остались во дворе, а Фауста и сержант спустились по лестнице, следуя за каким-то человеком, освещавшим им путь. В коридор, на ходу приводя в порядок свой костюм, выскочил заспанный мужчина.

— Вот и господин комендант, — произнес сержант.

— Я услышал сигнал рога, — сказал Бюсси-Леклерк, пытаясь рассмотреть, с кем говорит, — а так как, кроме монсеньора герцога де Гиза, есть только один человек который знает сигнал…

— Этот человек — я, — сказала Фауста. — Пойдемте к вам, господин де Бюсси, нам нужно поговорить.

— Я к вашим услугам, сударыня, — ответил Бюсси-Леклерк, который по голосу понял, что перед ним — переодетая женщина.

Бюсси-Леклерк провел Фаусту в свои апартаменты.

— Господин Леклерк, — сказала Фауста, — вас должны были предупредить о том, что мне необходимо увидеться с вами по делу чрезвычайной важности…

— Сударыня, — ответил Бюсси-Леклерк, рассмотрев Фаусту, — меня предупредили, что сегодня ночью ко мне прибудет гонец с распоряжением герцога, но я был далек от мысли, что посланец, почтивший своим посещением эти грустные места, окажется столь очаровательным.

Бюсси закрутил усы и с гордым видом стал ждать ответа на свою любезность.

Еле заметная презрительная улыбка искривила губы Фаусты.

— У вас здесь, — сказала она, — находятся две узницы, девицы Фурко?

— Да, сударыня, — ответил солдафон, удивленный, что его комплимент не произвел впечатления.

— Эти узницы должны быть отданы на суд народу?

— Завтра утром, сударыня… Сказано — сделано, уж мы-то держим свое слово. Народ хочет повесить и сжечь этих девиц, и так оно и будет!

Бюсси-Леклерк выпрямился во весь рост, надеясь таким образом внушить страх, раз уж быть галантным у него не вышло.

— Одна из девиц Фурко будет повешена и сожжена, — сказала Фауста, — что же касается другой, вы ее освободите.

— О! Это невозможно, сударыня, — воскликнул Бюсси-Леклерк, едва не подпрыгнув от изумления. — Я обещал отдать народу двух еретичек на сожжение, и парижане их получат. Никогда Бюсси-Леклерк не изменял своему слову.

— Вы сдержите слово, господин Леклерк. Как зовут приговоренных? И какого они возраста?

— Старшей, Мадлен, лет двадцать; младшей, Жанне, около шестнадцати.

— Вот эту вы и отпустите… Мадлен будет отдана народу. А Жанна — помилована.

— Но если одна из приговоренных будет помилована, как же я смогу отдать народу двух еретичек?..