Принцесса науки(Софья Ковалевская)
Шрифт:
Временно разочаровавшись в литературе, Софья Васильевна вновь стала заниматься задачей о вращении твердого тела. С Анной Шарлоттой они расстались. Писательница не могла больше продолжать совместную литературную деятельность, интеллект подруги подавлял ее, мешал самостоятельности. А Ковалевская не могла быть с друзьями на равных. Ее властный характер подчинял всех, кто не мог ему противостоять, а любую попытку вырваться из этого подчинения она воспринимала как измену дружбе. Она сама говорила Анне Шарлотте:
— Ты не можешь себе представить, до какой степени я подозрительна и недоверчива, когда дело касается
Анна Шарлотта долго колебалась, прежде чем объявить подруге о своем желании работать одной. В конце концов она решилась на откровенный разговор. Они расстались друзьями, но Софья Васильевна чувствовала, что это уже не прежняя дружба. Она твердо решила отныне посвятить себя математике, не подозревая, что ее главные литературные произведения еще впереди.
Глава XII
ПРИНЦЕССА НАУКИ
Едва наступили каникулы, Софья Васильевна поехала в Берлин к Вейерштрассу. Она сообщила своему старому учителю, что хочет заняться задачей вращения твердого тела. Подробно об этой задаче они не смогли поговорить: у Софьи Васильевны было много поручений от Миттаг-Леффлера, он просил Ковалевскую привлечь немецких ученых к работе в журнале «Акта математика». Вейерштрасс был счастлив, что снова видит Софью Васильевну, что она наконец-то стала профессором, и не заставлял ее до конца раскрывать свои планы.
В Германии назначение Ковалевской профессором произвело фурор. Министр просвещения даже пригласил «фрау профессор» и был чрезвычайно любезен.
«Здешний министр просвещения V. Glosser пожелал со мной познакомиться, и мне, единственной из женщин, будет разрешен доступ на все лекции во всех прусских университетах на случай, если я пожелаю посещать их. Все это очень забавно», — отмечала Софья Васильевна. В Германии это был первый случай, когда женщине разрешили посещать все лекции. Немецкие математики просили ее работы для журналов, а «математический бог» Кронекер целую неделю читал ей лекции по обобщению интеграла Коши. И вершина признания — ее пригласили на годичное заседание Берлинской академии. Газеты сообщили, что «в числе публики находилась госпожа Ковалевская, профессор математики в Стокгольме».
Вплотную за задачу о вращении твердого тела Ковалевская принялась зимой следующего года. Она писала одной из подруг:
«Новый математический труд живо интересует меня теперь, и я не хотела бы умереть, не открыв того, что ищу. Если мне удастся разрешить проблему, которой я занимаюсь, то имя мое будет занесено среди имен самых выдающихся математиков. По моему расчету, мне нужно еще пять лет для того, чтобы достигнуть хороших результатов».
Тогда Ковалевская еще не знала, как решит эту задачу, но уже установила, что все существующие методы ее решения не годятся. Нужны были новые средства. И эти средства она искала и постепенно находила.
Спокойная, относительно благополучная жизнь в Швеции уже начала тяготить ее. Сделавшись профессором, знаменитостью, Ковалевская стала желанной гостьей в обществе. Теперь она была обязана подчиняться его законам — наносить визиты и принимать их, бывать на вечерах, находиться среди людей, совершенно ей ненужных, а иногда и неприятных. Приходилось терпеть — от этих людей зависело очень многое.
Как только наступили летние каникулы, Софья Васильевна уехала в Париж. Только этот город — сверкающий, остроумный, олицетворение самой жизни — мог успокоить ее, помочь обрести покой.
Миттаг-Леффлер попросил ее встретиться с членом Парижской академии наук Бертраном и поговорить, чтобы Франция выделила некоторую сумму для издания «Акта математика».
— И, дорогая Соня, ведите себя так, чтобы в вас не заподозрили нигилистку, — шутя предупреждал ее Миттаг-Леффлер.
В Париже Ковалевскую ждала ее старый друг Мария Янковская, польская революционерка, которой Софья Васильевна незадолго до приезда писала:
«Мне грозит большая опасность, я превращусь скоро в учебник математики, который открывают только тогда, когда ищут известные формулы, но который перестает интересовать, когда попадает на полку среди других книг.
Я не знаю, удастся ли даже тебе, несмотря на твои большие созерцательные способности, узнать сущность, скрывающуюся между строками этого старого, скучного учебника».
Именно Мария казалась Софье Васильевне обладательницей тех качеств, которых, по мнению Ковалевской, не хватало ей самой. Красота и грация Янковской, ее умение одеваться, способность окружать себя преданными поклонниками — все это вызывало восхищение Софьи Васильевны. Она не замечала ума и мужества подруги, так как все это было присуще ей самой и не казалось чем-то необыкновенным и существенным для женщин.
Сразу же после приезда в Париж Софья Васильевна встретилась со знаменитыми французскими математиками Эрмитом, Пуанкаре и физиком Липпманом. Пуанкаре дал обед в ее честь. И очень быстро и легко был решен вопрос о материальной помощи журналу.
Французских математиков чрезвычайно интересовала задача о вращении твердого тела, которой — они уже это знали — занималась Ковалевская. Секретарь академии Жозеф Бертран сообщил ей, что эта проблема снова выбрана конкурсной темой на премию Бордена.
Французский нотариус Борден еще в 1835 году передал Институту Франции сумму, ежегодный доход с которой составлял 15 тысяч франков. Эта сумма должна была делиться между пятью академиями. В завещании Борден указал, что конкурсные работы должны быть направлены на общественные интересы, благо человечества и прогресс науки.
Парижская академия наук уже несколько раз объявляла конкурсной тему «Дальнейшее усовершенствование задачи о вращении в каком-либо существенном пункте». И ни разу премия никому не была присуждена, не находилось ученого, способного решить эту задачу. Теперь, узнав, что Ковалевская занялась этой темой, ее снова включили в конкурс. И хотя Софья Васильевна далеко не была уверена, сумеет ли она закончить работу, ей было приятно, что такие замечательные ученые верят в ее силы.