Принцесса-невеста

Моргенштерн С.

– Я не левша, – ответил Иниго, и с этими словами он перебросил шестипалую шпагу в правую руку, и ход сражения изменился.

Человек в чёрном отступил перед стремительными движениями великолепной шпаги. Он сделал попытку увильнуть, попробовал парировать, попытался как-то избежать гибели, которая была теперь неминуема. Но это было невозможно. Он мог блокировать пятьдесят выпадов: пятьдесят первый попадал в цель, и вот кровь показалась на его левой руке. Он мог парировать тридцать ударов, но не тридцать один, и вот кровь показалась на его плече.

Раны ещё не были серьёзны, но их количество

всё возрастало, пока они двигались по камням, а затем человек в чёрном обнаружил, что находится среди деревьев, что было для него плохо, и потому он стремглав кинулся прочь от стремительного нападения Иниго, и вот он вернулся на открытое пространство, но Иниго продолжал атаку, ничто не могло его остановить, и затем человек в чёрном снова был среди валунов, и это было для него ещё хуже деревьев, и, издав крик отчаяния, он вновь практически бежал туда, где мог двигаться свободно.

Но с чародеем было не совладать, и вновь, медленно, смертоносные Скалы начали заявлять о себе в этом сражении, но на этот раз к гибели двигался человек в чёрном. Он был храбр и силён, и раны не заставили его молить о пощаде, и на скрытом маской лице не отразился страх.

– Ты потрясающ! – воскликнул он, когда Иниго увеличил скорость своей и без того ослепляющей шпаги.

– Спасибо. Мне пришлось приложить для этого усилия.

Смерть была уже недалеко. Снова и снова Иниго наносил удары, и снова и снова человеку в чёрном удавалось их отражать, но с каждым разом это становилось всё труднее, а сила в запястьях Иниго была бесконечна, и он лишь ещё энергичнее делал выпады, и вскоре человек в чёрном ослабел.

– Ты не можешь этого видеть, – сказал он тогда, – потому что на мне плащ и маска. Но я улыбаюсь.

– Почему?

– Потому что я тоже не левша, – ответил человек в чёрном.

И он тоже взял шпагу в другую руку, и наконец началось настоящее сражение.

И Иниго стал отступать.

– Кто ты? –крикнул Иниго.

– Незначительная личность. Ещё один любитель клинка.

– Я должен знать!

– Привыкай к разочарованиям.

Теперь они стремительно двигались по открытому плато, оба лезвия были почти невидимы, но, о, земля дрожала, и, оооо, небеса трепетали, и Иниго проигрывал. Он попытался подойти к деревьями, но человек в чёрном не позволил ему этого сделать. Он попытался отступить к валунам, но и это ему не удалось.

А на открытом пространстве, как бы неправдоподобно это ни было, человек в чёрном превосходил его. Ненамного. Но в множестве маленьких аспектов он был чуть лучше. На волосок проворнее, на крупицу сильнее, на толику быстрее. Совсем ненамного.

Но этого было достаточно.

Они встретились на центральном плато для последней атаки. Оба сражались в свою полную силу. Звон металла о металл становился всё громче. Иниго испытал последний прилив энергии, и сделал всё возможное, испробовал каждую хитрость, использовал каждый час каждого дня всех лет своего опыта. Но был блокирован. Человеком в чёрном. Он был скован. Человеком в чёрном. Он был сбит с толку, усмирён, остановлен.

Побеждён.

Человеком

в чёрном.

Последний молниеносный выпад, и великолепная шестипалая шпага вылетела из его руки. Иниго беспомощно замер на месте. Затем опустился на колени, склонил голову и закрыл глаза.

– Сделай это быстро, – сказал он.

– Скорее у меня отвалятся руки, чем я убью такого мастера, как ты, – ответил человек в чёрном. – С тем же успехом я мог бы уничтожить да Винчи. Но, – и тут он ударил Иниго по голове эфесом шпаги, – поскольку я не могу позволить тебе преследовать меня, пожалуйста, пойми, что я испытываю к тебе глубочайшее уважение. – Он ударил ещё раз, и испанец упал без сознания. Человек в чёрном быстро связал его руки вокруг дерева, и оставил Иниго спящим и беспомощным.

Затем он вложил свою шпагу в ножны, взял след сицилийца, и ринулся в ночь.

– Он победил Иниго! – сказал турок, не уверенный, хотел ли он этому верить, но не сомневающийся в том, что новость была печальной; он любил Иниго. Иниго был единственным, кто не смеялся, когда Феззик просил поиграть в рифму.

Они быстро двигались по горной тропинке в направлении границы Гульдена. Тропинка была узкой и по ней, словно пушечные ядра, были разбросаны камни, поэтому сицилийцу, который должен был не отставать, приходилось нелегко. Феззик легко нёс Лютик на плечах; она всё ещё была связана по рукам и ногам.

– Я не расслышал, повтори, – окликнул сицилиец, и Феззик остановился, ожидая, пока горбун догонит его.

– Видишь? – указал он пальцем. Далеко внизу, в самом начале горной тропинки, был виден бегущий человек в чёрном. – Иниго побеждён.

– Невообразимо! – взорвался сицилиец.

Феззик никогда не осмеливался противоречить горбуну.

– Я такой тупой, – кивнул Феззик. – Иниго не проиграл человеку в чёрном, он победилего. И, чтобы доказать это, он надел одежду человека в чёрном, его маску, капюшон и сапоги, и набрал восемьдесят фунтов.

Сицилиец покосился на бегущую фигуру.

– Идиот, – набросился он на турка. – Ты до сих пор не способен отличить Иниго от другого человека? Это не Иниго.

– Я никогда не учусь, – согласился турок. – О чём бы меня ни спросили, я обязательно отвечу неправильно.

– Иниго, должно быть, поскользнулся, или был обманут, или побеждён каким-то другим нечестным путём. Это единственное вообразимое объяснение.

Вообразимое допустимое, подумал гигант. Но не осмелился сказать этого вслух. Не сицилийцу. Он мог бы прошептать это Иниго поздно ночью, но теперь Иниго был мёртв. Ещё он мог бы прошептать переместимое грабимое плетимое, но это всё, что он успел придумать, прежде чем сицилиец вновь заговорил, а это всегда означало, что ему надо слушать очень внимательно. Когда сицилиец видел, что Феззик думает, он мгновенно выходил из себя. Он едва ли представлял, что кто-то вроде Феззика способен мыслить, и никогда не спрашивал, о чём тот думает, потому что ему было совершенно всё равно. Если бы он узнал, что Феззик рифмует, он бы рассмеялся, а затем нашёл бы новые способы заставить Феззика страдать.