Принцесса-невеста
Шрифт:
– Спасибо за честность, – сказал Иниго. – Должен признаться, я надеялся на лучшие новости. Сейчас мне очень сложно говорить, поэтому, если ты извинишь меня, пожалуйста, я…
– Я не закончил, – остановил его Йесте.
– Что ещё можно сказать?
– Я очень любил твоего отца, ты знаешь об этом, но кое-чего ты не знаешь: когда мы были совсем юными, нам ещё не было двадцати, мы видели, своими собственными глазами, выступление Корсиканского Чародея, Бастии.
– Я не знаю ни одного
– В фехтовании этот ранг стоит выше мастера, – продолжил Йесте. – Бастия был последним, кого так называли. Задолго до твоего рождения он погиб в море. С тех пор чародеев не было, и ты никогда не смог бы победить его. Но я скажу тебе ещё кое-что: он никогда не смог бы победить тебя.
Иниго долго молчал.
– Тогда я готов.
– Не хотел бы я быть на месте шестипалого мужчины, – только и ответил Йесте.
На следующее утро Иниго пустился по следу. Мысленно он уже всё спланировал. Он найдёт шестипалого мужчину. Он подойдет к нему. Он скажет просто: «Привет, меня зовут Иниго Монтойя, ты убил моего отца, готовься умереть», – и затем, о, затем – дуэль.
Это действительно был отличный план. Простой и прямой. Без выкрутасов. Сначала Иниго обдумывал различные необыкновенные способы мести, но постепенно простота стала казаться ему лучшим вариантом. Изначально он представлял себе всевозможные маленькие сценки – противник будет рыдать и молить, противник будет раболепствовать и плакать, противник будет торговаться, и лить слёзы, и вести себя совершенно не по-мужски. Но в конце концов и они уступили место простоте: противник просто скажет: «О да, я помню его убийство; буду счастлив убить и тебя».
У Иниго была лишь одна проблема: он не мог найти врага.
Ему и в голову не приходило, что тут могут возникнуть сложности. Ведь сколько могло найтись дворян с шестью пальцами на правой руке? Несомненно, это было бы предметом разговоров в любой округе, где бы ему ни случилось находиться. Несколько вопросов: «Прошу прощения, я не сошёл с ума, но не видели ли вы в последнее время шестипалых дворян?» – и, конечно же, рано или поздно он услышал бы в ответ «да».
Но рано этого не произошло.
А поздно было не из тех вещей, которые ждут, затаив дыхание.
Первый месяц не слишком обескуражил его. Иниго пересёк Испанию и Португалию. На второй месяц он отправился во Францию и провёл там остаток года. Следующий его год был итальянским, затем последовали Германия и вся Швейцария.
Лишь спустя пять лет постоянных неудач он начал беспокоиться. К тому времени он уже побывал всюду на Балканах и в большей части Скандинавии, посетил Флорин и Гульден, и матушку-Россию, и спустился шаг за шагом вдоль всего побережья Средиземного моря.
К этому моменту он уже понял, что произошло: десятилетнее обучение было на десять лет дольше, чем следовало бы; слишком многое могло произойти. Шестипалый мужчина, вероятно, был в крестовом походе в Азии. Или богател в Америке. Или стал отшельником в Ост-Индии. Или… Или…
Умер?
Двадцатисемилетний Иниго стал пропускать несколько лишних стаканчиков
Фехтование стало прискучивать ему.
Он был просто-напросто слишком хорош. Во время путешествий он зарабатывал на жизнь тем, что находил лучшего фехтовальщика в той местности, где ему случалось находиться, и они дрались на дуэли, и Иниго разоружал его и брал то, что тот ставил на кон. Выигрышем он расплачивался за еду, жильё и вино.
Но местные чемпионы были никем. Даже в больших городах местные искусники были никем. Даже в столицах местные мастера были никем. У Иниго не было конкурентов, ничего, что поддерживало бы его в форме. Его жизнь стала казаться бесцельной, его поиски – бесцельными, всё, всё – бессмысленным.
В тридцать он сдался и перестал преследовать призрака. Он прекратил свои поиски, забывал есть, спал лишь при случае. Его компанией было вино, и этого было достаточно.
Он был лишь оболочкой. Величайшей фехтующей машиной с тех пор, как Корсиканский Чародей только начал практиковаться в своём искусстве.
В таком состоянии его и нашёл сицилиец.
Сначала маленький горбун лишь снабжал его более крепким вином. Но затем, сочетая похвалы и лёгкие подталкивания, сицилиец стал отучать его от бутылки. Потому что у сицилийца была мечта: при помощи его хитрости, силы турка и шпаги испанца они могли стать самой успешной криминальной организацией цивилизованного мира.
И именно ей они и стали.
В тёмных местах звуки их имён хлестали резче страха; у каждого есть потребности, которые сложно выполнить. Толпа Сицилийца (двое были компанией, трое – толпой, даже в те времена) становилась всё более и более знаменитой, более и более богатой. Ничто не было для них слишком сложно, ничто – слишком низко. Лезвие Иниго вновь сверкало и более чем когда-либо прежде походило на молнию. Сила турка становилась непомернее от месяца к месяцу.
Но горбун был главным. В этом не было ни малейшего сомнения. Иниго знал, где был бы без него: он лежал бы больным у входа в какой-нибудь переулочек и молил о вине. Слово сицилийца было не просто законом, оно было бесспорной истиной.
Поэтому, когда он сказал: «Убей человека в чёрном», – все остальные варианты прекратили своё существование. Человек в чёрном должен был умереть…
Иниго, щёлкая пальцами, мерил шагами край утёса. Уже в пятидесяти футах под ним человек в чёрном всё ещё продолжал карабкаться. Нетерпение переполняло Иниго, почти выходя из-под контроля. Он взглянул вниз на медленное продвижение. Найти трещину, втиснуть руку, найти другую трещину, втиснуть другую руку; осталось сорок восемь футов. Иниго шлёпнул по рукояти своей шпаги и защёлкал пальцами ещё быстрее. Он внимательно осмотрел скалолаза в капюшоне, наполовину надеясь, что тот окажется шестипалым, но нет; у этого было правильное количество пальцев.