Принцесса с дурной репутацией
Шрифт:
Обед закончился десертом — фрукты во льду и несколько сортов сыра. Теперь я только и думала, как выскользнуть из-за стола и не тратить времени на пустые разговоры. Но мне помог сам герцог Монтессори.
Омыв в серебряной чаше руки, он встал и сказал:
— Господа, я благодарен вам за компанию. Обед удался. Надеюсь, кто-нибудь из вас составит мне компанию в партии ма-цзяна. Эту презанимательную игру мне прислали из Яшмовой империи. Также к вашим услугам моя галерея изящных искусств и оранжерея. Надеюсь, вы не заскучаете.
После этого все торопливо встали,
Я придержала у своего стула служанку с подносом:
— Я могу отнести обед госпоже Оливии? Я ее компаньонка.
Служанка поклонилась:
— Сударыня, мессер Фигаро уже распорядился, чтобы в покои герцогини доставили обед. Но вы можете отнести ей корзинку фруктов, я сейчас соберу…
Так, с корзинкой, полной спелых персиков, винограда и вишни (откуда они здесь весной, из какой страны их доставляют герцогу?), я в обществе прекрасного Юлиана поплелась в покои своей госпожи.
Первое, что отличало покои юной Оливии от всех прочих, так это огромное количество всяких наклеек, налепленных на дверь из благородного мореного дуба. Каким отвратительным вкусом надо обладать, чтобы собирать эти грошовые наклейки, которыми обертывают жевательную карамель для простонародья! Фу!
А еще сверху висел лист бумаги, приколотый к двери настоящим дамасским стилетом:
Кто будет беспокоить понапрасну — изуродую. Фак с вами.
Я поморщилась. Пожалуй, мне придется трудновато на первых порах. Ничего, если что, потребую у герцога повышения жалованья.
Не постучавшись, я открыла дверь и вошла. Комната юной герцогини была захламлена так, что шагу ступить негде. Я беспомощно вертела головой, пока не услышала:
— А стучаться вас не учили?
В глубине комнаты стояло кресло довольно странной конструкции, с каждого бока у него было по колесу. В кресле сидела Оливия и смотрела на меня, как на грязь из-под ногтей.
— Доброго дня, Оливия, — громко сказала я. — Я просто решила не медлить и приступить к обязанностям компаньонки. А мессер Юлиан желал лицезреть вас и пожелать вам здоровья и всяческих благ…
— Дрына лысого он мне хотел пожелать, — рявкнула Оливия. — Он прекрасно знает, что я о нем думаю. У него такие слащавые стишочки, что меня от них пучит!
— Вы и таких не сочиняете! — огрызнулся бедный Юлиан. — Герцогиня.
— Была нужда… Ладно, — тон Оливии стал миролюбивым. — Заходите, раз приперлись. Садитесь вон там.
Я поставила корзинку с фруктами на столик. Он подозрительно скрипнул. Мы сели на диванчик, устроенный в нише большого окна и одновременно с Юлианом поняли, что Оливия не даст себе труда начать разговор первой и тем спасти общество от мучительно затянувшейся паузы.
— Оливия, — начала я. — Вам, наверное, будет интересно узнать, что я обучалась в пансионе при аббатстве Святого Сердца…
— В топку все пансионы, — деловито пробормотало злобное существо и почесало лысину. — И аббатства тоже.
— А между тем, —
— Например, ты знаешь, что такое фистинг? — прервала меня Оливия и уставилась рыбьими глазами. — А сколько оттенков у серого?
Я мгновенно перебрала в уме все известные мне слова на «ф». Фистинга среди них не имелось. И сколько может быть оттенков у примитивного серого цвета? И уж совершенно непонятно, почему Юлиан краснеет и хихикает, как деревенский дурачок.
— Я не знаю, что такое фистинг, Оливия, и насчет серого цвета тоже не специалист, — с достоинством говорю я. — Но зато я легко могу отличить фок-мачту от стеньга-стакселя, а также знаю все румбы и галсы.
— Капитаном хочешь быть? — удивилась Оливия.
— Да.
— Прикольно. Красава. В чем еще разбираешься?
Оливия крутанула колеса кресла и подъехала поближе ко мне:
— Дай-ка я тебя рассмотрю…
У нее был внимательный и пронзительный взгляд.
— Знаешь, я ведь умею читать судьбы людей по их лицам, — сказала Оливия. — За это меня очень не любят все подпевалы моего отца. Я не могу предсказать им ничего хорошего, и это неудивительно — больших тупиц и лицемеров в мире просто не встретишь.
— А Юлиан? — указала я на красавца-юношу.
— Он женится на какой-нибудь сановитой старухе с огромным приданым, в первый же год брака отправит женушку на тот свет, а состояние растратит на вина, карты и шлюх. Одна из шлюх заразит его постыдной болезнью, и он проведет остаток дней своих, гния в трущобах среди бездомных собак.
— Чушь, — посуровел лицом Юлиан. — Да как вы смеете, девчонка! Я вызвал бы вас на дуэль!
— А вызови!
— К вашему счастью, вы калека, так что вам не отведать моей шпаги.
— Дружочек, ты просто трус, — хмыкнула Оливия. — Не хочешь связываться. Я же тебе отмахну яйца своим эспадроном, не вставая с кресла. Да, но тогда не сбудется мое пророчество — без яиц ты не станешь мужем сладострастной старухи и не получишь ее состояния. Живи. Разрешаю.
Юлиан побагровел:
— Мерзавка! Оскорбляя меня, вы сильно ошибаетесь!
— Своему ночному горшку это скажи, — отмахнулась Оливия. — Я никогда не ошибаюсь!
— Тем не менее вы ошиблись, Оливия, — сказала я, — когда затеяли это непристойное представление с гробом и ряжеными. Разве вы не знаете, что это может оскорбить чувства верующих? Вы, конечно, можете заявить, что вас это не волнует, ведь вы дочь богатого и высокопоставленного синьора, он всегда сможет вас защитить от святой юстиции…
— Вот уж кого я меньше всего боюсь, так это святую юстицию, — Оливия смачно надкусила персик, сок потек по подбородку. — Что же касается моего отца, то он просто лицемерный подлец, и я лучше буду заниматься фистингом на ближнем перекрестке, чем попрошу его хоть о какой-то помощи. Я понимаю, что вас он нанял шпионить за мной, что ж, мне скрывать нечего. Пусть он волнуется за себя, за свою поганую и гнилую душу.
— Как вы можете? Ведь герцог Альбино — великий поэт! Его стихи — достояние нашей страны!