Принцесса с дурной репутацией

Первухина Надежда Валентиновна

— Что?

— Сочините сонет прямо сейчас. Или экспромт-катрен.

— Извольте.

Я подумала минуту, а потом продекламировала:

Чтоб рассеять дорожную скуку, Я поэзию чту как науку, Но попутчик со мной не согласен И поэтому слишком опасен.

Герцог рассмеялся.

— Очень мило! Если не считать рифмы бедными, а смысл не соответствующим действительности. Кстати, взгляните в окно: мы почти на месте.

Я выглянула

в окно и увидела, что наша карета приближается к огромному замку, окруженному защитным рвом и насыпным валом. Я услышала звон колокола.

— Кастелло ди ла Перла приветствует нас, — пояснил герцог Альбино.

— Замок Жемчужины? — удивилась я. — Ах да, вспомнила: ваша первая книга стихов так и называлась — «Жемчужина».

— Верно. У вас хорошая память.

— Не жалуюсь.

— Что ж, надеюсь, вам понравится место вашей будущей работы.

С грохотом опустился подъемный мост, и карета въехала в обширный двор замка. Отворилась дверца, и я увидела два ряда слуг, выстроившихся по обе стороны алой ковровой дорожки. Напротив кареты стоял высокий худощавый старик в сиреневой ливрее, обшитой золотым позументом. Он низко поклонился:

— Добро пожаловать домой, ваша светлость!

— Спасибо, Фигаро.

Герцог вышел из кареты и подал мне руку:

— Это госпожа Люция Веронезе, компаньонка моей дочери.

Еще один поклон:

— Добро пожаловать в замок, госпожа.

Герцог и я шли сквозь строй кланяющихся слуг, и Альбино говорил, поддерживая мою руку:

— Фигаро — мой домоправитель, но вопросы вашего размещения в замке решит экономисса. Ее зовут Сюзанна.

Я шла, оглядываясь по сторонам, и поражалась тому, как огромен был замок. Мы прошли через внутренний двор и оказались в холле — большом круглом зале, поддерживаемом резными мраморными колоннами. На верхние этажи замка уходили две широкие лестницы, по ним же можно было подняться на галерею, опоясывающую холл поверху. Множество гобеленов и рыцарских знамен украшало стены замка.

— Кастелло ди ла Перла — один из лучших замков Старой Литании, — чуть наклоняясь ко мне, сказал домоправитель. — Его величество, охотясь в здешних местах, изволил дважды посетить замок, и о том сделана запись в памятной книге.

— Чудесно, — прошептала я. Не потому, что здесь бывал король, а потому, что замок действительно был прекрасен. Он словно сошел с картинки в рыцарском романе, так все в нем было совершенно, изящно, соразмерно и гармонично. Стихотворение, поняла я, замок напоминает мне стихотворение. Да не какое-то там, а трехдольник, анапест! Так чередуются колонны, плитки в мозаике, светильники на стенах и потолке! Тот, кто создал этот замок, понимал толк не только в архитектуре, но и в поэзии!

— Люция, — голос герцога вернул меня к действительности. — Прошу вас познакомиться с госпожой экономиссой моего замка. Ее зовут Сюзанна, но вы должны обращаться к ней «метресса». От благорасположения госпожи Сюзанны зависит мягкость ваших тюфяков в кровати и свежесть яиц, поданных к завтраку.

Я низко присела в реверансе перед женщиной, которая, на мой взгляд, ужасно стеснялась всех тех слов, которые говорил о ней герцог Альбино. Метресса Сюзанна была низенькой толстушкой с огненно-рыжими волосами, заплетенными в две толстые косы и уложенные венцом на голове. Платье на ней было густо-винного цвета, а единственным его украшением был парчовый широкий пояс, к коему крепилось кольцо с огромным количеством ключей. Лицо экономиссы было такое простодушное и незатейливое, что напоминало по простоте своей лист подорожника. Глаза, правда, были цепкие, она вмиг окинула меня с головы до ног

испытующим взором, но суть этого взора я поняла: не враг ли я замку, герцогу и всему человечеству. Если замок был стихотворением, то метресса Сюзанна, пожалуй, играла роль заголовка.

— Люция, добро пожаловать в замок, — мягким голосом сказала метресса Сюзанна. — Тебе здесь понравится, и когда герцог не слышит, ты можешь называть меня просто Сьюзи.

— Нет, метресса, я не могу, — честно сказала я, ибо эта женщина вызвала во мне восторг, словно была пряничной феей. — Но я надеюсь на вашу дружбу и приложу для этого все усилия.

— Отлично, — улыбнулась Сюзанна. — И первый шаг на этом пути — смена твоего гардероба. Людей, которые раньше тебя одевали, надо, надо…

— Закидать дохлыми лягушками? — подсказала я.

— Да! — Сюзанна хлопнула в ладоши. — И вареным луком!

Мы тихонько рассмеялись, и тут я вспомнила про герцога.

— Ваша светлость…

— Продолжайте, продолжайте, — махнул он рукой. — Кажется, у госпожи экономиссы появилась еще одна подруга по чаепитиям со сдобой.

— Совершенно верно, ваша светлость, — Сюзанна присела в поклоне. — Могу ли я забрать Люцию и идти обустраивать ее покои?

— Нет, погодите. Я не вижу виновницы торжества. Где моя дочь?

— Фигаро пошел в ее покои десять минут назад, но… Вот и он.

Домоправитель с постным лицом и странным именем Фигаро подошел к герцогу и развел руками:

— Ваша светлость, покои молодой герцогини заперты, на стук никто не отзывался. Возможно, Оливия уединилась в библиотеке или оранжерее, я немедленно отправлюсь туда…

И тут мы все услышали вой.

Нет, вой — это не точное обозначение той какофонии звуков, которую производил незримый оркестр. Нет, уже зримый: мы подняли головы и увидели, как по галерее к центральной лестнице мерно вышагивают люди в каких-то черных хламидах с капюшонами. В руках у них были скрипки, лютни, цимбалы, флейты, с помощью которых они неистово завывали, скрипели, звенели, гудели и брякали.

— Это что еще такое? — грозно сдвинул брови герцог, но затем я увидела, как его лицо стало обреченно-печальным: он понял, что это — проказливый замысел его дочери. Ну, ее счастье, что она имеет столь терпеливого отца, будь я на его месте, она бы неделю кушала стоя, а вся замковая крапива пошла известно в какое дело!

«Музыканты» по широкой лестнице спустились в холл и выстроились напротив нас. И тут они совершенно слаженно, с чувством и талантом принялись играть погребальный гимн «О меа лакрима». Понятно, что все это часть проказливой затеи, и нам следует лишь созерцать и развлекаться, но я не любила этот пронзительный гимн, мне стало не по себе.

Внезапно две половины одного гобелена разъехались в стороны, как створки дверей, глазам нашим предстали полуосвещенный коридор и процессия, двигающаяся в зал. Впереди шел юноша в церковном стихаре и нес зажженную свечу. Далее двигался «священник» с кадильницей на цепочке, помахивающий ею из стороны в сторону, так что все наполнилось густым ароматом благовоний. Затем шествовали шесть носильщиков, несших гроб. Замыкали шествие два подростка, выряженные монахами и тащившие два табурета.

Процессия остановилась в центре зала. «Монахи» поставили табуреты, и на них водрузили гроб. Меня передернуло. Он был доверху заполнен бутонами белых роз, так что не было ясно, кто лежит под ними. Но я-то уж не сомневалась, что всю эту отвратительную причуду придумала и воплотила в жизнь Оливия Монтессори! И это изнеженное дитя, которому нужна компаньонка?! Да ей дрын хороший нужен и десяток-другой розог, вымоченных в соленом кипятке!