Принцесса, сыщик и черный кот

Бинев Андрей Петрович

…Акулье тело белой «Кометы» дрогнуло и сорвалось в море. Подводные крылья зло резали волну, бегущую навстречу. Изумрудная вода упрямо пенилось, вскипала и долго возмущенно бурлила за хвостом «Кометы».

– А вот, говорят, на воде следов не остается. Невозможно рассечь пространство, не оставив следа – сказал Роман. Он стоял в капитанской рубке. За штурвалом восседал одноглазый, еще больше теперь напоминавший флибустьера. Он снял с себя рубашку, обнаружив под ней полинялую тельняшку. Капитан, седой угрюмый мужчина,

и его помощник, парень лет девятнадцати, сидели на небольших крутящихся табуретках.

Флибустьер повернулся зрячей половиной лица к Роману:

– Намек понял! Выходит, мы тебе след оставляем, а ты по нему идешь… как собака.

– Пусть собака. А ты не любишь собак, Колотушкин?

– Не люблю. Говорят, в прошлой жизни кто-то был собакой, а кто-то котом. Я – котом.

Роман засмеялся, хлопнул одноглазого по плечу.

– Что смешного? – Колотушкин будто даже обиделся.

– Я же тебя вчера спрашивал, не был ли ты котом? А ты что мне ответил?

– Это фигурально! Просто не люблю псов. Коты, они сами по себе, а псы всегда у ноги. Иначе это – волки! Вот ты слышал когда-нибудь о том, чтобы люди возвели собаку в святые?

Роман пожал плечами, пытаясь припомнить что-нибудь подобное.

– То-то! А котов священными животными очень во многих местах считали и считают. Возьми хотя бы Египет!

Роман задумался. Потом вздохнул и спросил:

– Зачем вы здесь?

– Бизнес. Морской транспорт и все такое.

– Только перевозка людей?

– Пока – да. Но собираемся расширить дело.

– Много вас?

– Хватает.

– Зачем вам Ахмед?

– Пассажирская линия. Лимассол – Бейрут и назад. А что, нельзя?

– Почему же нельзя, можно. Только дело-то не в этом. Видишь ли, Ваня, сколько веревочка ни вейся, а конец ей будет. И, кажется, он уже у меня в руках.

– Да ну? – одноглазый недоверчиво хмыкнул. – Даже интересно!

– Интересно? А мне вот не очень! Лучше бы я чем-нибудь другим занялся.

– Вот и занимайтесь! Можно, я вас лучше на «ты»? А то непривычно как-то… Мы люди простые.

– Можно. Если непривычно, то можно.

– На брудершафт, значит.

– Только целоваться мы не будем.

– Почему? – одноглазый рассмеялся.

– Боюсь, привыкнешь.

Теперь в капитанской рубке засмеялись все. Роман посмотрел на девятнадцатилетнего помощника.

– А ты-то как здесь?

Капитан вдруг опять стал серьезным.

– Я не для того сына родил, чтобы он в вашей армии вшей кормил! А тут не достанут! – сказал он угрюмо.

– А другим можно?

– У других свои отцы имеются. А если нет, то сами думать должны.

– Значит, по-вашему, если все «подумают», то и служить некому станет?

– Мне это все равно! Кто хочет, пусть служит где хочет и за что хочет. А Генке и здесь есть, что делать. Мужик он уже и так что надо!

Капитан

искоса взглянул на сына. Тот слегка покраснел и отвернулся.

– Ваше дело… только…только здесь он вряд ли что усвоит.

– Ничего! Если человек, его волна вынесет. Верно я говорю, Иван Кириллович?

Одноглазый важно кивнул:

– Верно, капитан. Человек, он и есть человек. Роман! Гляди налево.

Колотушкин показал пальцем в сторону далекого теперь уже кипрского берега.

– Вон мыс, видишь? Да ты прямо смотри.

– Вижу. Город там. Крепость какая-то, по-моему.

– Крепость… – передразнил одноглазый. – Фамагуста это. Отелло там свою Дездемону придушил. Слыхал? Шекспир!

– Мавр венецианский. Слыхал.

– Да какой мавр! Выдумал все Вильямка. Белый он был. Губернатором служил. Мзду собирал. Ему пираты сундуками взятки возили. А он им тут все радости мира… А баба его с одним таким же одноглазым, наверное, как я, снюхалась! – флибустьер засмеялся, довольный своей шуткой. – Вот ее муженек и придавил! Молилась ли ты на ночь, Дездемона? И за глотку хвать!

– Что-то все очень просто получается! Опять, выходит, мир вокруг вас вертится, а не вы его обтачиваете со всех сторон.

– Так и есть! Мы живем по законам природы. Значит, в центре! А вы обтачиваете! Хорошее слово! Под себя обтачиваете! Вильямка сказку сочинил, и вы рады-радешеньки! Мавр венецианский! Пожрать, поспать и бабу «у койку» завалить! Все вокруг этого! Верно, помощник капитана?

Парень ухмыльнулся, но капитан тяжело посмотрел на него, и тот вновь отвернулся к морю, словно что-то важное разглядывал на однообразной, размытой водой и солнцем линии горизонта.

– Ты это, Иван Кириллович, ты парню-то голову не морочь. Пожрать, поспать, бабу… – угрюмо сказал капитан. – Рано ему еще бабу!

– Бабу никогда не рано, но бывает поздно! – заржал Иван и хитро взглянул единственным глазом на капитана.

– Это кому как! Кому и рано еще… – не унимался капитан.

Роман вздохнул и подошел к капитану.

– Научится, говорите? Возмужает?

– Возмужает! А нет, так хоть живой будет. У нас в Ростове, в его классе, уже пять похоронок из Чечни пришло. Не успели хлопчики возмужать, а их уже в землю зарыли. Сына не дам!

– Бывал я там, в командировках. Понимаю.

– А вот коли понимаешь, так и молчи лучше! О маврах поговорите… о венецианских… – буркнул капитан.

Помолчали, глядя на приближающийся берег, с которого свисала грязно-желтая кладка древней, угловатой крепости. Под ней тоскливой махиной придавил землю порт, врезаясь в море стрелами пирсов и ровными линиями причалов.

– Туда не пойдем? – сказал одноглазый, – там турки. Нельзя. Арестуют, черти! Отелло-то ихний! С Дездемоной!

Он поднялся с вертящейся табуретки и кивнул капитану: