Принцесса Володимирская
Шрифт:
– Конечно! Мне стоит только явиться, и все мне присягнет. А затем мой брат явится со своей армией…
– Ваш брат? – злобно рассмеялся Шенк. – Хорош брат – беглый из острога казак!.. Да, казак, посаженный в острог за кражу лошадей!
– Что с вами, Шенк? – изумилась Алина.
– Со мной?! Здравый смысл!! Послушайте, Алина! Когда-то я убеждал вас не поддаваться Игнатию и не идти на роль самозванки. Я говорил по предположению. Я догадывался, что вас опутали хитрые люди. Теперь я знаю многое, чего вы не знаете. С тех пор, что мы не видались, я занимался политикой вообще и Россией в особенности
Шенк действительно передал Алине массу фактов о России, о Пугачеве и о положении, в котором находились польские конфедераты, рассеянные из Бара по всей Европе. Шенк клялся Алине, а вместе с тем и показал ей несколько немецких газет, общественное значение которых не подлежало сомнению. Во всех газетах этих говорилось, что Пугачев простой солдат, казак…
Но это было не все…
В последних номерах газет, привезенных Шенком, подробно описывалось полное поражение скопища бунтовщиков. Генерал Голицын – правая рука главнокомандующего генерала Бибикова – разбил и уничтожил Пугачева еще в марте месяце.
Долго говорил Шенк, и внимательно полупечально, полутревожно слушала Алина друга.
– Я подумаю, милый и добрый Шенк, – сказала она наконец.
Через два дня Шенк ликовал. Алина принесла и показала ему черновую копию письма к Радзивиллу в Венецию, которое она уже отправила и в котором отказывалась наотрез от роли принцессы Всероссийской.
– Слава богу! – воскликнул Шенк. – И мы возвращаемся в Оберштейн?
– Да, – отчасти грустно отозвалась Алина.
XIV
Письмо Алины, полученное в Венеции, смутило весь кружок конфедератов; в особенности был смущен сам князь Радзивилл. Он уже писал султану о своем намерении явиться в Константинополь вместе с претенденткою на русский престол.
Радзивилл не хотел выставлять себя в глазах султана просто завистником короля Станислава. Свои действия он основывал на желании служить законной дочери императрицы Елизаветы, чтобы через нее, после ее восшествия на престол, облегчить участь своего отечества.
Разумеется, Радзивилл уверял султана, что как только хорошо известная и любимая народом русским принцесса Елизавета явится в дунайскую армию, то военные действия, конечно, прекратятся. Эта армия тотчас же присягнет ей и, вместо того чтобы сражаться с турками, двинется на Москву и посадит ее на российский престол.
Радзивилл, а в особенности Доманский не могли понять, что произошло с Алиной, что могло заставить ее вдруг изменить им. Тем более это казалось странным, что она сама твердо и глубоко верила в свое царское происхождение.
Радзивилл хотел вместо всякого ответа послать Алине большую сумму денег и обещать еще большую, чтобы заманить ее к себе. Доманский, знавший дела Алины ближе, знал, что перед отъездом она должна была получить крупную сумму от герцога.
Немедленно было решено сообща – не писать Алине, а послать к ней кого-либо для переговоров. Разумеется, для этого не было лучшего человека, как Доманский, и на третий день после получения письма Алины он выехал к ней в Аугсбург.
Он нашел Алину в той же гостинице и тотчас же к радости своей заметил, что она, написавшая такое решительное письмо, в действительности далеко не решила окончательно отказаться от предприятия. Разумеется, Алина обрадовалась приезду своего возлюбленного, с которым давно не видалась, и влияние его на нее тотчас оказалось сильнее влияния Шенка.
При появлении Доманского Шенк решился было прибегнуть к помощи своего всегдашнего аргумента, то есть повздорить с Доманским, вызвать его на поединок и убить. Это было тем более легко и приятно, что Шенк действительно ненавидел этого человека, из-за которого когда-то должен был покинуть Оберштейн, где ему так хорошо жилось.
Доманский, найдя исчезнувшего когда-то Шенка снова около принцессы, конечно, догадался, кто надоумил ее и заставил написать письмо в Венецию. Доманский понял, что надо говорить с самим Шенком, и, объяснившись кратко с Алиной, он холодно сказал ей, что предоставляет ей действовать как угодно. Для их предприятия принцесса, по его словам, конечно, была бы в помощь, но без принцессы все могло бы устроиться как нельзя лучше. Доманский сочинил целую историю, что будто бы кружком конфедератов в Венеции уже решено, ввиду отказа Алины, снестись с ее братом, маркизом Пугачевым. Если она отказывается от своих прав на престол, то этим самым дает возможность своему брату действовать лично за себя, а для них, для конфедерации, в сущности, совершенно безразлично, кто будет на московитском престоле: Елизавета II или Петр IV.
Доманский, хорошо знавший характер Алины, изучивший ее до тонкости, знал слабые струны ее натуры. Достаточно было Алине в своем воображении увидеть другую личность, играющую ее роль, вдобавок еще на основании ее отказа от своих прав, – чтобы красавица снова предалась вполне своим мечтам и в полное распоряжение конфедерации.
Алина с некоторого рода самодовольством заметила Доманскому, что ее брат, князь Разумовский, или маркиз Пугачев, не брат ей и не маркиз, и не Разумовский, а беглый из острога казак.
Доманского заметно покоробило.
– И это еще не все, – прибавила Алина. – Он разбит войсками Екатерины и, быть может, уже снова в остроге!
Доманский долго и горячо доказывал Алине, что ее сведения – хитрые козни врагов и наглая ложь. Пугачев, или Разумовский, – действительно брат ее.
– Но главное не в этом! – сказал Доманский торжественно и, вынув из портфеля несколько немецких газет, попросил ее прочесть их. Алина взяла газеты и по мере чтения их волновалась и вскрикивала…
Она узнала вдруг, что генерал Бибиков умер или убит. Пугачев двигается победоносно на Великую Россию – la Grande Russie, а вместе с тем в европейских делах почти переворот… Скончался Людовик XV!
Алина была побеждена…
Оставшись одна после беседы с Доманским, Алина просидела несколько часов в полной нерешительности; но вдруг у нее возник вопрос: если она отправится в Константинополь, и вдруг султан не примет ее как принцессу Российскую, отнесется к ней неприязненно и не окружит ее должным почетом? если затем она отправится на Дунай, где русские войска не захотят признать ее? если все, что говорится Радзивиллом, пустые бредни, и армия на ее призывные манифесты ответит смехом или равнодушием?