Принцесса Володимирская
Шрифт:
– Ну, послушайте, – выговорил Доманский, – вы виртуоз в деле… – И он запнулся.
– В деле мошенничества, хотите вы сказать?.. Нет, пан Доманский, был я им и, конечно, никогда не думал, что вдруг к сорока годам мне надоест быть мерзавцем и захочется, черт знает почему, сделаться человеком. Взять же вымороченное состояние, которое должно достаться баварскому правительству, я, право, не считаю преступлением.
Слабая струна Шенка заговорила, зазвучала так сильно, так страшно захотелось этому человеку поскорее перестать быть авантюристом, беспаспортным бродягой и иметь документы, неоспоримые и законные, что к вечеру Доманский и Шенк
Через неделю после них, встречаемая Доманским и литовским капитаном бароном Кнорром, въезжала в Венецию Алина. Враги были друзьями. Но, видно, Шенк-Кнорр действительно проходил через странную болезнь честности. Как быстротечная чахотка, у барона явилось быстротечное и страшное желание быть честным. Теперь его смущал от зари до зари вопрос, который он задавал себе каждую минуту:
– Неужели я продал Алину за патент на звание капитана и барона? Если я продал ее, то, клянусь перед Богом, я обязуюсь перед собственной совестью умереть за нее здесь же, в Турции или в России, все равно. По крайней мере, тогда умрет и будет похоронен не бродяга, а на памятнике, если таковой кто-либо поставит, можно будет начертать: капитан, барон Кнорр. Вот удивится Корнеску, когда такой аристократ явится к нему с визитом на том свете, – поневоле закончил Шенк свою мысль остротой.
Шенк мог утешать себя тем, что если бы он и не поддался наущениям и соблазнам Доманского, то Алина все-таки бросилась бы снова в объятия Радзивилла и конфедератов.
Победы Пугачева и смерть Людовика XV были два факта первейшей важности. Пугачев сделает для нее половину дела, а новый король Франции облегчит своим флотом другую половину…
XVI
Тотчас по приезде в Венецию Алина начала играть в действительности свою роль принцессы Елизаветы Всероссийской.
Обстановка ее, дивный изящный город, где мраморные дворцы, гранитные набережные, изящные церкви – все плавает в синих водах Адриатики, вместе с тем окружающий красавицу почет, соединенный со строго соблюдаемым придворным этикетом, – все быстро вскружило голову Алине. Быть может, эти дни были самыми счастливыми днями ее жизни.
Так как Франция, в лице Людовика XVI, относилась теперь сочувственно к Польше и ее стремлениям, то резидент из желания услужить Радзивиллу предложил принцессе здание французского посольства для ее жительства. Алина очутилась в прелестном, снежно-белом мраморном дворце с колоннами и террасами, как бы увитыми сверху донизу белым каменным кружевом. Это был дворец Фоскари, выходивший на Большой канал, как раз наискось от главнейшей церкви Санта Мария делла Салюта.
Когда принцесса отдохнула от путешествия, к гофмаршалу ее, барону Кнорру, был прислан новый поверенный Радзивилла, Чарномский, узнать, когда принцессе будет угодно принять обоих князей Радзивиллов, сестру их, вдову Теофилу Моравскую, и графа Потоцкого, временно находящегося в Венеции.
Принцесса назначила день. Это был праздник, и около полудня в яркий солнечный день на синих водах Большого канала появилось несколько раззолоченных гондол, в которых, в блестящих кунтушах конфедератов, с султанами, звездами, лентами, с великолепным оружием, сидели польские магнаты со своей свитой. За ними в маленьких гондолах, которых была целая флотилия, двигались все члены польского кружка, участвующие в великом и важном для их отечества предприятии.
Алина, увидя в окне блестящую процессию, которая остановилась у мраморной лестницы ее дворца и затем стала подниматься по широкой лестнице, поддерживаемой кариатидами, невольно смутилась и оробела.
Прежде в Париже, даже в Версале и Трианоне, у дофина Франции, Алина не смущалась, и, бог весть почему, тогда что-то говорило ей, что она играет комедию, обманывает. Ей думалось, что все сойдет с рук, а если и случится что-либо, то не все ли равно – нынче она принцесса, а завтра Игнатий ее бросит.
Теперь Алине казалось, что время комедии прошло, теперь была действительность. Вся эта блестящая толпа являлась к ней как к действительной наследнице русского престола, и во главе их отправится она на днях к султану и затем – в русскую армию. Теперь вернуться назад уже невозможно.
Так думала Алина, но, в сущности, на ее артистическую натуру подействовала изящная, почти сказочная обстановка. Во всем была какая-то торжественность. Это синее небо, синие воды, в которых плавают ряды мраморных дворцов, эти пестрые, разноцветные, золотом и серебром сияющие гондолы, вся толпа гостей в великолепных мундирах, наконец, ее собственный дворец, в котором она принимает их, ее элегантный туалет из Парижа, белый, глазетовый, вышитый золотом, отделанный пунцовым бархатом; наконец, ее собственная необычайная красота, воодушевленное лицо, глаза, горящие счастьем…
Все это даже самой Алине, поглядевшей на себя в зеркало, при ярком свете южного праздничного, как бы торжественного солнца, показалось вдруг осуществлением одной из арабских сказок, которые она читала в детстве.
Князь Радзивилл, войдя во главе всех под руку со своею сестрою, почтительно поцеловал у Алины руку и представил ей сестру, а затем брата Иеронима и графа Потоцкого. После этого Алине представлены были все офицеры-волонтеры, между которыми наполовину были поляки, а наполовину всякого рода национальности: и итальянцы, и немцы, и главным образом французы.
В числе поляков было несколько человек раненых и отличившихся в сражениях барских конфедератов, под начальством Дюмурье, с русскими войсками. Во всяком случае, в польском и литовском контингенте волонтеров были люди на подбор: порядочные, в большинстве – красивые, благовоспитанные.
Иностранцы же выглядели сомнительно; в особенности в числе французских охотников было несколько человек, хотя и пожалованных Радзивиллом в офицеры и одевшихся на собственный счет, но смотревшихся полулакеями.
После официального холодного приема все разъехались: остался только один князь Карл, а внизу дожидалось его человек пять его адъютантов.
Побеседовав с Алиной, князь Карл прежде всего заявил ей, какое грустное впечатление произвело на всех, и в особенности на него самого, письмо принцессы.
– Мы не могли понять, – сказал Радзивилл, – что руководило вами при этом неожиданном отказе. Обстоятельства теперь благоприятствуют нам и нашему делу более чем когда-либо. Со смертью Людовика XV все переменилось. Я могу вам, наверное, передать добрую весть, что в Тулоне уже снаряжена целая эскадра, которая на днях двинется, если уже не двинулась, прямо в Босфор. На этой эскадре, по крайней мере, стотысячная армия десанта, который присоединится к турецкой армии, действующей против дунайской армии. Вместе с этим, как вам уже известно, ваш брат, победивший генерала Бибикова, уже движется на Москву. Его путь есть победное шествие при громких криках обрадованного и счастливого народа.