Принцессой быть непросто
Шрифт:
– Это же любому дураку ясно, что мир существует! – не выдержав, высказалась принцесса.
– Точно, – поддержал её Жан-Луи. – я же вижу солнце за окном, и чувствую стул, на котором сижу. Он жёсткий.
– Дети мои! Дураку всегда всё ясно, а умному человеку свойственно испытывать сомнения, – нравоучительно произнёс доктор Бэкон.
Анна-Мария никогда не понимала, почему он доктор, если никого не лечит. Но он велел себя так называть, и спорить принцесса не стала. Спрашивать тоже не рискнула, потому что на любой вопрос Бэкон давал такой длинный
– «Зеркалисты» считают, что то, что вы называете «реальным миром» – лишь зеркало, отражение их внутренней сущности. Именно сознание первично и оно порождает наше представление о внешнем.
– Это как? – удивлённо открыла ротик маркиза Бьянка.
– Это что, всё вокруг я сам и выдумал? – переспросил отличник Жан-Луи.
– Если говорить грубо, то да, – довольно подтвердил учитель.
– Ерунда! Я бы никогда не выдумала мир с философией и Кристи-Сюзанной, – возразила принцесса.
– Да! И с тесными туфлями тоже, – поддержала её Бьянка.
– Это вам так кажется. Разве вам не снятся кошмары?
– Снятся.
– А ведь если бы вы могли выбирать, то вам бы снились только приятные вещи. Но ваше сознание вместо этого подсовывает что-то страшное и неприятное. И вы никак, даже если хотите, не можете изменить то, что вам снится. Часто во сне вы даже не понимаете, что это сон. Так бывает?
– Да, – недружным хором признали знатные ученики.
– Вот видите! Так вот, я утверждаю, что всё, что вокруг меня, лишь порождение моего разума. Такой особенно яркий сон. Попробуйте опровергнуть это, найдите аргументы!
– Это что же, меня не существует? Я – лишь порождение вашего разума? Вроде как снюсь вам? – переспросила Анна-Мария.
– Да. Попробуйте, принцесса, убедить меня в обратном, – доктор Бэкон снисходительно посмотрел на Анну-Марию.
В его взгляде читалась уверенность в том, что девочке это не удастся.
****
Король Эд сидел, и Анна-Мария поняла, что на этот раз ругать её будут долго. – Почему ты напала на учителя философии?
Отец не кричал, говорил спокойно и холодно. Это пугало принцессу больше привычной ругани.
– Я не нападала. Он сам…
– Анна-Мария-Елизавета! Не вздумай лгать! Два свидетеля показали, что именно ты ударила доктора Бэкона книгой по голове, из-за чего целителям пришлось накладывать швы на раны.
– В швах я не виновата. А твои свидетели, ябеды Жан-Луи и Бьянка, не сказали, что он сам задёргался, замахал руками и свалил с этажерки бюст какого-то философа себе на голову? Папа, ты не знаешь случайно, тот философ был «реалист» или «зеркалист»?
– Какая разница!
– Просто интересно – за меня он был или против?
– Анна-Мария, ты совершила дурной поступок. Почему я не вижу раскаяния?
– Потому что я не виновата! Учитель сказал, что все мы ему только снимся. И весь мир существует только у него в голове.
– Поэтому ты решила бить его по голове, борясь с несовершенством мира в его лице? – хмыкнул король. – Да ты, оказывается, бунтовщик.
– Нет, не бунтовщик. До такого я не додумалась, – Анна-Мария с сожалением вздохнула. Хорошо бы было, если бы удар по голове доктора Бэкона и вправду изменил мир, убрав из него эту дурацкую философию. – Он сам сказал мне опровергнуть его.
– И как же удар по голове опровергает теорию о первичности сознания.
– Может, и не опровергает, а даже, наоборот, поддерживает, – согласилась принцесса. – Просто если он прав, и я не существую в реальности, то, значит, и ударить его не могла. Это его сознание само придумало. Наказывать меня не за что.
Анна-Мария пошире открыла голубые глазки, постаравшись придать себе как можно более невинный вид.
– А если он требует наказания, значит признаёт моё существование и свободную волю. Я победила! Пусть ставит мне пятёрку!
Король от неожиданности не сдержался и захохотал, но быстро взял себя в руки.
– Хорошо, я понял, что доктор Бэкон стал жертвой производственной травмы, а не твоего хулиганства. Только зачем ты взяла такой толстый фолиант? Там что, не нашлось чего-нибудь потоньше?
– Он сам сказал, что аргумент должен быть весомым.
Обида
Карета тряслась так, что у Анны-Марии иногда внутри что-то ёкало и приходилось крепко держаться за край сиденья, чтобы не подлетать вверх. Вначале Анне-Марии даже нравилось подлетать, это хоть как-то отвлекало от грустных мыслей. Но приземление каждый раз оказывалось жёстким, и скоро её организм стал требовать прекращения веселья. И принцесса в кои-то веки была с ним согласна. К тому же пыль, проникавшая даже сквозь плотно закрытые окна и двери, забивала нос, щекотала, вызывая звучное чихание.
В другое время такая долгая поездка вызвала бы у принцессы прилив энтузиазма, мешавшего замечать подобные мелкие трудности. В другое время, но не сейчас. Сейчас в душе Анны-Марии жили обида и злость. Она не понимала, почему родители так поступили с нею.
Её последний разговор с отцом ничем не отличался от тысячи подобных, проходивших раньше.
– Дочь моя, на тебя жалуется учитель математики, – устало сказал король Эд. – Ты сорвала ему урок своими глупыми вопросами.
– Папа, но вопросы вовсе не глупые.
– Какая разница, как звали служанок, если это задача на дроби?
– Как это какая? Он сам сказал, что служанки А. и Б. убирают тронный зал за полчаса. Нужно было узнать за сколько времени уберёт зал одна служанка.
– И при чём тут их имена?
– Как это причём? Если зал убирали Адель и Бетси, то вдвоём они делают это медленнее, чем поодиночке. Потому что дружат и любят поболтать. Если Алиса и Бекки, то наоборот. Те терпеть не могут друг друга и стараются закончить дело как можно быстрее, чтобы поскорее разбежаться.