Принцессы оазиса
Шрифт:
— Но тогда откуда взялись эти деньги?!
Мужчина выглядел испуганным.
— Я не знаю.
Когда наставник вышел во двор непривычно стремительным, пружинящим шагом, ожидавший товарища Идрис почувствовал, что сейчас случится что-то очень плохое.
Отец Наби плелся за муаллимом обессилевшей, шаркающей походкой. Его лицо казалось присыпанным белой пылью, а взор погас.
Идрис не слышал того, что учитель говорил его другу, но он понял все по ошеломленному, растерянному взгляду и опущенным плечам Наби. Когда юный бедуин подошел поближе, до
— Это харам 13 !
— Я заберу сына из школы…
— Да, и немедленно!
Хотя Идрис никогда еще не видел муаллима Ризвана в таком гневе, какая-то сила бросила его вперед, и он воскликнул:
— Нет! Наби нельзя выгонять! Я верю ему, как самому себе! Низкое не может сочетаться с высоким! Если вы исключите его из масхаба, тогда я тоже уеду!
Губы учителя задергались, а глаза словно превратились в пылающие угли.
— Да как ты смеешь!
Схватив Идриса за шиворот, муаллим Ризван почти поволок его за собой. Все, кто присутствовал при этом, раскрыли рты. Мальчишка из оазиса не просто забылся, он совершил неслыханное!
— Вижу, ты совсем не знаешь, как вести себя, бедуин! — прошипел учитель, втолкнув мальчика в кабинет.
Но Идриса уже нельзя было остановить, ибо человеческий характер порождают земля, обычаи и время. Его словно подхватил горячий ветер пустыни, пустыни, никогда не идущей на уступки, манящей одних и преграждающей путь другим.
— Нет, знаю! Это мои деньги, и, если я не обвиняю Наби, его не может обвинять никто! Надо провести расследование, а не верить глупым наветам.
Идрис, не отрываясь, смотрел на наставника. Глаза юного бедуина не боялись солнца, так почему они должны были страшиться чьего-то гневного или обвиняющего взгляда?
Помимо воли муаллим Ризван почувствовал в этом мальчике некую силу, силу будущего правителя, пусть небольшого оазиса, зато правителя истинного, для которого превыше всего — вера в справедливость.
— Хорошо. Я проведу расследование. Пока что Наби останется в школе. А тебе я назначаю розги — десять штук. И пять дней взаперти. К тому же я вызываю в масхаб твоего отца.
В таких случаях мальчики обычно падали на колени и начинали плакать, но Идрис не дрогнул, и муаллим Ризван невольно поразился его недетской твердости, упрямой жизнерадостности и воле стоять на своем.
Глава девятая
Когда совсем стемнело и обитатели шатра уснули, Анджум выбралась наружу. В сложенном возле жилища очаге тлели последние угли, над головой искрились звезды, и разливался мягкий свет полной луны.
Девочка села на не успевший остыть песок и задумалась. Как она ни уставала от работы, эти минуты были для нее единственной возможностью побыть в одиночестве, наедине с самой собой.
Халима родила сына, чему и она, и Гамаль очень обрадовались. Анджум знала, что мать снова беременна, и видела, что та уже не считает старшую дочь ребенком, тем более не так давно ей сделали татуировку на лбу в виде синего треугольника: это означало то, что она стала девушкой. Семья была довольна,
Анджум тяжело вздохнула. Она не видела впереди ничего, что внушало бы ей надежду. День ото дня девочка занималась однообразной тяжелой работой, выполняя поручения взрослых женщин, слыша их окрики, и отнюдь не считала, что это служит во благо ее будущего.
Она не размышляла о том, за кого и когда выйдет замуж, не мечтала вырваться из пустыни, и все-таки что-то не давало ей покоя. Идрис приоткрыл ей, что в мире есть иная жизнь, существует много-много всего, о чем она не имела понятия, и это было как взмах крыльев, которые теперь поникли.
Когда поднялся холодный ветер, Анджум забралась в шатер, где было душно, тесно, где по ночам хныкал младенец, пахло потом, лежалыми кошмами и грудным молоком. И все-таки девочка так устала, что мгновенно заснула, а поскольку она не видела снов, ночь пролетела как одно мгновение.
Анджум проснулась на рассвете, когда звезды блекли одна за другой, а из-за горизонта протянулись золотисто-красные полосы.
Хотя по утрам у нее было совсем мало времени, она постояла возле шатра, дожидаясь, пока, словно вырвавшееся из ночного заточения солнце величаво всплывет над миром.
Оазис постепенно оживал: его обитатели собирались на дневную работу. Девушки в трепетавших ветра рубашках несли на головах кувшины, в тени пальм матери кормили младенцев грудью. Мужчины и юноши отправлялись воевать с неуклонно наползавшим на жилища песком, подростки гнали лошадей в заросли альфы, старики медленно и тщательно состригали шелковистую козью шерсть. Оазис — источник воды и прибежище тени — был осью, вокруг которой вращалось существование бедуинов.
Анджум обрадовалась, когда старшая служанка отправила ее за саксаулом. В одиночестве она могла продолжить свои вечерние размышления.
Недавно прошел столь желанный и редкий в пустыне дождь, и над песком возвышались травяные кустики. Бледно-зеленые стебли колыхались на ветру, словно о чем-то перешептываясь между собой.
Девочка улыбнулась, увидев напоминавший звезду цветок, такой же желтый, как песок, на которой он вырос. Присев на корточки, Анджум осторожно коснулась его лепестков. Она знала, что скоро он высохнет и будет печально шуршать на ветру пустой чашечкой, напоминая о недавнем чуде.
Она так увлеклась, что не услышала чужих шагов.
— Эй, кажется, тебя послали работать, а не рвать цветы! — раздался за спиной голос, и Анджум стремительно обернулась, а после вскочила на ноги.
Перед ней стоял Кабир. Она давно его не видела и сейчас заметила, как сильно он вытянулся. На нем были просторные штаны и длинная рубаха с кожаным поясом.
Он выглядел довольно привлекательным, но Анджум невольно подумала о том, насколько бегающий взгляд Кабира отличается от открытого, чистого взора Идриса.
— А ты как здесь оказался? — сказала она, стараясь не впускать в сердце страх.