Принцип бумеранга

Чепкасов Артем

– Короче, не умничай, – отмахнулся Киреев. – Говори, что у тебя?

– Задание на наружку, – опер протянул формализованный бланк, заполненный неаккуратным почерком, и к нему справку с пояснениями о необходимости проведения мероприятия.

– Короче, по кому? – ни сил, ни желания читать у Киреева не было.

– По двойному убою на улице Сухова, на внука убитых стариков.

– Короче, так его и подозреваешь, – вспомнил Киреев о деле.

– А больше некого, Николаич, – ответил Борис без тени сомнения. – Наркот, игровой, ему бабосы нужны всегда и много, а где их…

– Короче, не факт, – не согласился Вячеслав Николаевич. – Моги на гоп-стоп.

– Я тебя умоляю, ссыкливый он. И сколько бы он взял на гоп-стопе, ещё неизвестно. А тут гарантированный результат. Да, и уличные наряды могли слатошить его…

– Короче, кто бы его поймал? Город пустой, по одному экипажу на район, людей нет ни в одной службе. В Григорьевске

в три раза больше нарядов выходило, а это райцентр занюханный был, а не город областного значения.

– Аай, я тебя умоляю, Николаич, когда было? – Борис аж негромко присвистнул. – Сейчас там вовсе ни одного мента не осталось. Кому они нужны, райцентры эти? Люди из них бегут. Скоро как в кино про Чернобыль будет.

– Короче, не умничай, – повторил Киреев и, пододвинув Борису документы, встал из-за стола. – Убивать зачем, тем более родных бабку с дедом? Сам говоришь, трусливый.

– Может, он и не хотел резать. Случайно вышло. Мы же не знаем, что там было, он только рассказать может.

– Короче, ты с ним говорил хоть?

– Нет. Зачем тревожить раньше времени? Инфу о нём надо сначала собрать по-тихой. Я ещё на прослушку хочу его воткнуть.

– Короче, нашёл дурака, чтобы он по телефону трындел, если замочил, – усмехнулся Вячеслав Николаевич. – Они сейчас умные, им в кино все наши методы показали.

– Так что? – спросил Борис, стараясь скрыть волнение. – Не подпишешь у начальства?

– Короче, сам подпишешь. Вечером, на докладе. Я после суток, потому ты сегодня за старшего в отделе. И не умничай там, а сиди, слушай, что начальник управления говорит.

– Ладно, – самодовольно согласился Буке и поспешил выйти из кабинета руководителя, но Киреев его остановил.

– Борис, а ты Рассказова из Комсомольского отдела знаешь?

Оперуполномоченный задумался.

– Короче, Олег Рассказов. Старлей, опер, – попробовал помочь Киреев.

– Нет, – уверенно мотнул головой Борис. – Там молодых понабрали, стариков раз – два, и обчёлся. Эдик – истерик у них начальником, знаю. Михалыча ещё знаю, он там старшим опером по тяжким, а остальные мне без надобности.

– А ты Михалычу не предлагал к нам?

– Предлагал, отнекивается, колхозником себя называет, мол, ему на земле проще. Ты, Николаич, если хочешь, так я спрошу у Михалыча за этого опера…

– Короче, не надо, сам узнаю. Иди. Нет, стой. Как ты отнесёшься к тому, что старшим опером тебя назначим?

– Можно, – не стал лукавить Борис. – Но ты врио без освобождения от должности старшего.

– Короче, у нас ещё одна свободная строчка старшего опера. Плохо, что не владеешь информацией о родном тебе подразделении.

– А-ай, сдались мне эти строчки, – солгал Буке, чувствуя, что начальник это видит. – Я пошёл, Николаич?

Киреев кивнул и, оставшись один, подошёл к окну. Открыв его настежь, он чуть не наполовину высунулся на улицу. Лето. Жаркое. Весь прошлый день и всю ночь лил дождь, но теперь слепило солнце, и от испарений влаги на нагревшемся асфальте, дышать было трудно. Отоспаться да в ночной клуб, познакомиться с новой волнительной девушкой, угостить её, закрутить недолгий роман, на речку пару раз сходить, позагорать, а потом снова в клуб за новыми впечатлениями, обжигающими чем-то очень похожим на любовь, но даже и рядом с этим чувством не стоящими. Хотя, кто знает, какая она на самом деле, любовь? На что похожа? К новым узам брака Киреев не готов. Дважды был мужем. Хватит. Но и клубы до тех пор, пока не укомплектует вверенное ему подразделение, отменяются. Вышестоящее начальство так и говорит: «Не можешь организовать работу, найти людей, которые пахать будут, вкалывай сам. Ты в большей степени старший опер, а начальник отдела в меньшей».

Киреев закрыл окно, подошёл к сейфу, открыл его, достал оттуда старое, недавно вернувшееся из Министерства оперативное дело по факту обнаружения двух сожжённых трупов в машине за деревней Журавкой. Он сел за стол, открыл дело. Полистал и закрыл. Никакие мысли в спящую голову не лезли. Киреев взглянул на часы над входом, показывавшие обеденное время, встал из-за стола, убрал дело обратно в сейф и, опечатав его, вышел из кабинета. Домой. Спать.

Подолгу простаивая в безумно надоевших своей неотвратимостью пробках, Вячеслав Николаевич не переставал думать о Рассказове. Старого знакомого он не узнавал. Встречи с ним не ожидал, но за прошедшие годы вспоминал о нём не раз, и только хорошо, а иногда, сам удивляясь неуместным мыслям, представлял, как они встретятся. И потому ещё больше, чем сама встреча, неожиданным оказалось для Вячеслава Николаевича то, что прошлой ночью он встретил отнюдь не своего наставника. Всегда уравновешенного, уверенного в каждом своём слове и действии, любящего поболтать о том, о сём, побалагурить и справедливого до мозга костей. Киреев чувствовал, что между ним и Олегом осталось что-то недосказанное, и тяготился этим. Вячеслав Николаевич понимал, в случившемся

много лет назад, его вины нет, и, всё же, чувствовал себя виноватым. Хотя бы в том, что промолчал, когда ему сказали, молчать. И даже не сказали прямо, а так, дали понять, что неразумному стажёру лезть во взрослые разборки не надо. Не зная, как поступить правильно, Киреев предпочёл слушаться командиров. Так в армии учили, в Кремлёвском полку. Самих горцев на войну, шедшую в родных им аулах, не брали. Так Олег говорил, неохотно вспоминая о войне и всерьёз ругая стажёра за вопросы, много ли боевиков он завалил. На этот вопрос Рассказов так ни разу и не ответил. Но Киреев уважал его настолько, насколько можно уважать самого прославленного человека и с которым недолжно быть ни единого, даже самого незначительного намёка на недопонимание. И по этой причине Вячеслав Николаевич прошлой ночью, неожиданно увидев Олега, обрадовался. Он выжидал момент, когда можно будет отозвать Рассказова в сторону и, наконец, объясниться с ним, и сделал это сразу, как только стало возможным, но результат беседы лишь добавил вопросов. Вчера ночью он увидел не того Рассказова, которого знал, а невростенника, в отчаявшемся взоре которого сидел раздавленный своей же непогрешимостью человек. Вячеслав Николаевич понял, Рассказов сбежал не только из родного городка, он изо всех пытался убежать от себя, но не мог, и винил в этом весь окружающий Мир, и его, своего бывшего стажёра, если не в первую очередь, то и не в последнюю. И когда Рассказов убеждал, будто бы всё забыл и сумел начать новую жизнь, без прошлого, он врал. Прежде всего, себе самому. Потому и отказался разговаривать, криком воспринимая каждое слово.

Познакомились они совершенно случайно. Вернувшийся со срочной службы Киреев долго не знал, чем занять себя на гражданке и дни да ночи напролёт кутил с дружками. Устроиться на работу пробовал, то автослесарем, то отделочником в строительные бригады, и даже почтальоном. В общем, был мастером на все руки, однако к рукам желательно было иметь и голову, а с ней, судя по всему, у Славки имелись проблемы, и довольно серьёзные, о чём после увольнения с четвёртой за год работы, ему в сердцах высказали родители. Славка обиделся и переехал жить к товарищу, с которым познакомились на призывном пункте, когда их увозили служить Родине по разным воинским частям, а после дембеля они нежданно встретились. Новый друг нотаций не читал и наливал, наливал, наливал. Откуда у него водились деньги, Киреев так и не понял, но особого интереса к этому не проявлял. Окружающие давно окрестили их, родившихся на исходе восьмидесятых, потерянным поколением. Кто их потеряли почему, оставалось для начинающих жить парней, неясным, а потому вскоре тоже стало неинтересным, и они не обращали внимания на слова бабок да теток, судачащих об охальниках на лавочке у подъезда. Киреев и его дружки просто прожигали жизнь. Много пива, много девочек, согласных на всё, и редкие случайные заработки. То в ближайшем магазине загрузить, разгрузить чего, то соседям подсобить, вещи перевезти на дачу да обратно, а то ещё какая шабашка. Несколько раз ходили на разборки со шпаной, старательно подражавших бандитским группировкам из забытых уже девяностых. Драк не было, так тычки в плечи да грудь: «Ты че?! А ты че?! Да, ты оборзел?! Ты понял?! А ты понял»? Брали друг друга на испуг, по принципу, кто кого перекричит, однако заказчики, мелкие коммерсы, до которых большим дядям из мэрии и милиции не было никакого дела, потому что взять с них было нечего, хоть и скупо, а платили. Славке Кирееву иногда мечталось о настоящем, мужском деле. А потом незаметно приходил новый вечер, похожий на сотни предыдущих, и мечты тонули в очередном стакане, до краёв наполненном прохладным пивком. Киреев снова и снова пробовал устроиться на постоянную работу, но нигде не задерживался. Любое дело, за которое молодой парень увлечённо хватался, уже через неделю нашёптывало ему: «Я не твоё», а ещё через пару недель безжалостно сверлило душу толстенным буром.

Как-то под утро, возвращаясь к товарищу от очередной пассии, которую пошёл провожать с общей вечеринки да залежался у неё в гостях, Киреев заблудился и, пока искал дорогу, увидел человека, вылезающего из окна на первом этаже обычной панельки. Прежде, чем спрыгнуть, он скинул полную сумку. Славка присмотрелся и понял, что перед ним вор. Настоящий. Оценив ситуацию за долю секунды, Киреев, не ожидая от себя подобного, пьяно заверещал во всё горло и кинулся наперерез злодею.

– Короче, милиция! Стоять! Лежать! Стоять! Милиция!

Вор остановился в нерешительности, быстро осмотрелся по сторонам и шёпотом ответил:

– Тихо ты, Слав. Че буробишь? Какая милиция?

– Короче, оперативная! – понять, откуда вор его знает, Киреев не мог и не пробовал, продолжая кричать, да так, чтобы пострашнее. – Опера мы! Упал! Быром упал! Ну…

Что было дальше, Славка помнил смутно. Его ударили. Странно, вор стоял перед ним, а шибанули по шее. Он резко развернулся и увидел перед собой тёмную фигуру, которая ударила его ещё раз. В лицо.