Принцип мести
Шрифт:
– Я понимаю, все понимаю. Один мудрый человек сказал: в одну реку нельзя войти дважды...
– Это был Гераклит. В отличие от него Кратил считал, что в одну и ту же реку нельзя войти не только дважды, но и однажды.
– Ты всегда был начитанным мальчиком, – усмехнулась она и выплеснула остатки шампанского в камин.
– Кислятина.
Сейчас она включит медленную музыку, подумал я.
– Что-то тихо, – словно прислушиваясь к какому-то отдаленному шороху, произнесла Миледи. – Нажми кнопку. Справа от тебя.
Я послушно включил магнитофон. Конечно, «Сикрет сервис». Под эту музыку мы занимались любовью пятнадцать лет назад, под нее же благополучно шли ко дну в недавнем прошлом на теплоходе «Гермес». Впрочем, тонул я один – она в это время находилась в вертолете. Вместе с Богуславским.
– Тебя, кажется, ностальгия замучила, – заметил я.
– Не то слово, – охотно поддержала эту тему она. – Я все время задаю себе вопрос: а что было бы, если бы я вышла за тебя замуж?
Мне иногда хочется, чтобы прошлое в лице многих женщин, отвергнувших меня, засвидетельствовало мое семейное счастье и благополучие. Что бы оно подумало, мое прошлое? Но я вовремя вспомнил: семейная жизнь у меня, увы, не сложилась.
– Умер барсук. Нос его все еще влажен, – ответил я одностишием неизвестного автора. Самый лучший способ спрятаться – заговорить стихами или цитатами. Я выжидал. Хотел выяснить, к чему она клонит, чего от меня добивается.
– Я вижу, ты не доверяешь мне, – с легкой обидой произнесла она.
– Мой друг Садовский однажды сказал мне: зрение у тебя, как у беркута.
– Кстати, где он?
– Не думаю, что тебя это действительно интересует.
– Хорошо, будь по-твоему, – сказала Миледи. – Я постараюсь завоевать твое доверие. И, чем черт не шутит, вернуть твою любовь.
– О!
– Напрасно ты иронизируешь. Мне достоверно известно, что ты ищешь Богуславского. Он здесь.
Миледи с плохо скрываемым (или хорошо разыгрываемым) волнением вновь наполнила бокал «кислятиной» и залпом осушила его. Кассета кончилась. В гостиной, как в момент кульминации на театральных подмостках, повисла предгрозовая тишина. Мне очень хотелось, чтобы эта ставшая теперь уже окончательно чужой женщина хоть раз в жизни была искренна в своем желании пойти мне навстречу, а не вела двойную игру и не выполняла чей-то заказ.
– Уже теплее, – осторожно произнес я. Мне не хватало какого-нибудь предмета в руках – сигареты, журнала, кубика-рубика, чего угодно, – чтобы отвлечься хоть ненадолго и снять напряжение. Я замер, как тигр перед прыжком.
– Да, он здесь, – словно очнувшись от короткого забытья, продолжала Миледи. – И мне известны его дальнейшие планы. Ни одному из участников состязаний не будет выплачено ни цента. В лучшем случае они уедут отсюда живыми. Но, зная Богуславского, я в этом сильно сомневаюсь. Заработав на тотализаторе несколько миллионов долларов, он исчезнет, чтобы объявиться в другой точке земного шара под другой фамилией, гражданином какой-нибудь экзотической страны...
– Где он? – прямо спросил я, чтобы избежать дальнейшего словоблудия и убедиться в твердости ее намерений.
– Не знаю. Но разве стала бы я тебя предупреждать, если бы не была на твоей стороне?
Я был не на шутку взбешен. Вероломство Богуславского не знало границ, и если все, о чем рассказывала Миледи, было правдой, то нам с Игнатием следовало подумать отнюдь не о выкупе Садовского или ремонте храма, а о собственном спасении.
– Я хочу помочь тебе, – сказала она и сделала порывистое движение в мою сторону, как бы намереваясь броситься в мои объятия, но в последний момент одумалась и остановилась. Я буквально впился глазами в ее лицо. Безусловно, в ней умирала гениальная актриса. Она была способна всей душой прорасти в свою роль и поверить в те надуманные обстоятельства, в которые ей требовалось вжиться по сценарию. Я был единственным свидетелем ее потрясающей игры и, наблюдая за ней из королевской ложи, думал: «Когда же ты сфальшивишь, красотка, и возьмешь бекар вместо бемоля?»
– Чем ты можешь мне помочь?
– Я знаю, где у него тайник и у кого хранится ключ, – сказала она. – Мы можем дождаться финала и сорвать весь банк. С такими деньгами мы устроимся где угодно. Для этого необязательно возвращаться в Россию...
Она забросила удочку, вероятно, со стопроцентной уверенностью, что я не смогу отказаться от предложенной ею наживки. Я сделал вид, что поверил ей, и постарался придать своему лицу алчное выражение.
– Продолжай.
– Этим, пожалуй, я и ограничусь, – проговорила Миледи чуть насмешливо; кажется, ее не совсем убедил мой гобсековский образ. С жадным блеском в глазах я несколько переборщил.
– Ты не сказала мне, по сути дела, ничего. Почему я должен верить тебе?
– Но ведь и я не могу быть в тебе уверена, – возразила она. – Где гарантия, что ты не кинешь меня?
Она перешла на более привычную ей лексику.
– Ты меня знаешь.
– Хорошо. Открою тебе еще один секрет. Ключ от тайника хранится у настоятеля монастыря.
– Учитель – казначей Богуславского?
– Да. Но это не совсем обычный ключ. Это нэцке. Статуэтка с микрочипом, с помощью которого срабатывает электронный замок. При попытке открыть тайник любым другим способом он взрывается.
– Уж не китайское ли это божество, которое послужило нам пропуском в храм?
– Оно самое. Но в единственном экземпляре.
Миледи подошла к магнитофону и вставила новую кассету. Легендарная группа «Воскресенье», с музыкой которой была связана вся моя молодость. Она безошибочно била в самые уязвимые точки, и эта ее безошибочность лишь подчеркивала то упорство, с каким Миледи продвигалась к поставленной цели. Она всегда умела манипулировать моими чувствами. С той только разницей, что раньше это была любовь со всеми присущими ей оттенками, а теперь нечто, близкое к ненависти.
– Как ты думаешь, сколько лет этой кассете? – спросила она.
– Как ты думаешь, где находится тайник? – задал ей встречный вопрос я.
– Не имею ни малейшего понятия, – почти не задумываясь, ответила Миледи, хотя незадолго до этого утверждала обратное. – Но ты меня не слушаешь. Или не слышишь.
– Я думаю, этой кассете столько же лет, сколько лет мы знакомы. Ведь ты об этом хотела поговорить со мной?
– Ты бываешь удивительно мил и догадлив. Узнаю тебя прежнего.
Она подошла ко мне и кончиками пальцев хищно провела по моему лицу. Длинные накладные ногти. Почти когти. И безупречный маникюр. Я с трудом удержался, чтобы не отшатнуться, и вымучил подобие блаженной улыбки. «Попросите небо не темнеть от гнева...» Музыка сглаживала острые углы, переводила стрелки часов, дней и лет назад и уносила меня в то упоительное время, когда я – сам не свой – бродил по колено в иллюзиях.