Принцип Полины
Шрифт:
Я вконец растерялся. Перспектива, которую она открыла для нас двоих, чтобы тут же ее закрыть, простой переменой тона превратив порыв благодарности в жертву, лишила меня дара речи.
Полина резко выпрямилась, вскочила на ноги:
– Ну, за работу! – И вложила мне в руку мою авторучку. – Подпишите те, что уже проданы, сэкономите время. Вот этот для Раймона, спутника мадам Вуазен. У них у каждого свой экземпляр.
Я отвинтил колпачок, уронил ручку, вытер кляксу. Она стояла, заложив руки за спину, и с лукаво-смущенной гримасой наблюдала
– Мне очень жаль, если я вас шокировала, я вовсе не собиралась предлагать вам трах…
– Нет, нет, – невпопад ответил я.
– Но я очень тронута тем, что вы так это восприняли. У меня есть один жизненный принцип: любовь нужна для того, чтобы из нее рождалась дружба. Иначе как? Влюбились, переспали, надоели друг другу, разбежались, нашли себе других и все забыли. Какой интерес?
Она призывала меня в свидетели, и я согласился – совершенно искренне: никакого. А она продолжала:
– А вот заниматься любовью с настоящим другом просто гениально.
Я покивал с видом знатока, как будто всю жизнь только и делал, что связывал воедино долг дружбы с любовными утехами.
– Да что они, в конце концов, творят? – Влетевшая в магазин мадам Вуазен была вне себя от возмущения. – Я звонила на Франс-3, там не отвечают, им давно пора быть здесь, они же провалят прямой эфир!
Она уткнулась носом в застекленную дверь.
– Вот для Раймона, – сказал я Полине «теплым» голосом.
Прочитав надпись, она шепнула:
– Это как-то безлично. Добавьте что-нибудь о передвижной библиотеке. Поощрительный намек на «Ниву». Он оборудовал салон, сделал стеллажи и все прочее и очень этим гордится. Настоящий самоучка, как Максим.
Полина произнесла имя почти недрогнувшим голосом. Видимо, теперь, когда она нашла биографа для своего ненаглядного, разлука пугала ее куда меньше.
– Да что они творят? – повторила мадам Вуазен совсем другим тоном.
Мы одновременно повернулись на ее испуганный возглас. Она стояла, прильнув к застекленной двери, в нимбе желтого мерцания. Перед книжным магазином маневрировала снегоуборочная машина с вращающимся фонарем на крыше. Хозяйка кинулась на стоянку, даже не набросив пуховик.
Полина встревоженно посмотрела на часы и убежала в кухню. Поколебавшись, я последовал за старушкой, которая неслась наперерез снегоуборочной машине, отчаянно размахивая руками, словно отгоняла комара. Не удостоив ее и взглядом из-за стекла кабины, бородач в теплой куртке на меху продолжал сгребать снег с проезжей части, образуя стену перед въездом на стоянку. Я удержал хозяйку, которая лезла на сугроб, ругаясь на чем свет стоит. Водитель нажал на газ, и мы, потеряв равновесие, скатились к подножию снежного холма, а пока поднимались, он, пронзительно сигналя, задним ходом выехал на шоссе и начал расчищать следующий участок.
Мы отряхнулись от снега и оглядели друг друга, проверяя, все ли у нас в порядке.
– Я им еще покажу, этим мерзавцам! – негодовала мадам Вуазен. – А я-то еще подарки им делала к Новому году!
– Идите сюда, скорее! – крикнула с порога Полина.
Мы побежали за ней в кухню. Старый игрок в гольф с безупречной, волосок к волоску, укладкой, в шотландском шарфе и черном кашемире, говорил в микрофон, который протягивали ему через дверцу машины:
– …и я с прискорбием констатирую, что снегоуборочные службы Сен-Пьера, в отсутствие всякого предупреждения о забастовке, перекрыли мне, как видите, доступ в книжный магазин Вуазен, где я должен был возглавить культурное мероприятие, о намеренном срыве которого заявляю с искренним возмущением!
– Итак, только что в прямом эфире, – затараторил ведущий, – был Робер Сонназ, президент Генерального совета, который «по горячим следам» обвинил, я цитирую, снегоуборочные службы, воспрепятствовавшие вручению литературной премии, жюри которой, как нам стало известно из достоверных источников, возглавляет один из близких к нему людей, находящийся в данный момент в камере предварительного заключения. А теперь о погоде…
– Мэр – социалист, – с убитым видом пояснила Полина.
– Снегоуборочные службы подчиняются Генеральному совету, а не мэрии! – возразила хозяйка. – Я возмущена! Так-то он выражает свою поддержку Максиму? Выдавая себя за жертву?
Она так яростно выключила старенький телевизор, что задрожал деревянный корпус.
– Вот вам и целая глава, – тихонько шепнула мне Полина в утешение.
Мадам Вуазен повернулась ко мне и наградила увесистым тычком в плечо, точно тренер, подбадривающий нокаутированного боксера.
– Ну и плевать мы хотели на политиканов и журналюг! У нас остаются читатели, им буфет и достанется. Живо, пошли расчищать!
Через сорок минут доступ к книжному магазину был снова свободен. Никто не пришел.
Пока мы отогревались у конвектора, мадам Вуазен попробовала расшевелить людей по телефону, но связи не было: под тяжестью снега где-то оборвались провода. За несколько часов ожидания мы съели крекеры, овощи, торт. Опустошили бутылку вермута. Потом начали все убирать. Мой престиж медийного лица больше не был препятствием, и я получил право вымыть посуду.
– Мне так неудобно, – сокрушалась мадам Вуазен, протягивая мне блюда, которые я ополаскивал и передавал стоявшей с полотенцем Полине. – Хуже унижения в моей жизни не было.
Я отвечал, что познакомился с интересными людьми, значит, не зря приехал. И это не была дежурная вежливость. Но я плохо представлял себе, как будут развиваться события дальше.
На улице снова выросли сугробы, а магазин обрел свой обычный вид. Полина уединилась, чтобы поработать с книгой по компьютерному программированию на английском языке. Я ненавязчиво покружил вокруг нее, но она так и не подняла головы. Я подписал проданные экземпляры – она выполнила свои обязанности хостес. Теперь я был для нее автором Максима, не больше.