Принцип Талиона
Шрифт:
Подождав, пока жидкость хорошо впитается в материал, я, уже не таясь, выплескиваю остатки жидкости в лицо Виктору, а свободной рукой достаю из кармана газовую зажигалку — оставшуюся со времен, когда я была заядлой курильщицей. Он моментально вздрагивает и, наконец, открывает глаза. Но поначалу невидяще смотрит перед собой, безмятежно моргая, потом переводит взгляд в окно, видит, что еще недостаточно светло и морщится, не понимая, что же его разбудило.
Очень быстро эта немая сцена мне надоедает.
— Ну здравствуй, Виктор, — громко говорю я, привлекая к себе его внимание, и резко щелкаю
Свет от нее освещает мое лицо, и, наблюдая за ним, дернувшимся от неожиданности, я зло радуюсь произведенному эффекту: старое газетное фото не обмануло — я действительно очень похожа на свою мать. По-бабьи ахнув, он таращит на меня полные ужаса глаза и подскакивает на кровати, неуклюже кутаясь в мокрую простыню.
— Амелия, — бормочет он жалобно, не сводя с меня воспаленных глаз.
— Я не Амелия, — цежу презрительно и подношу зажигалку к простыне.
Она вспыхивает как факел, пламя мгновенно разгорается, переползает на пижаму и распространяется по кровати. Я инстинктивно отступаю.
Какую-то крохотную долю секунды он еще смотрит на меня, не реагируя на огонь, поступательно охватывающий все его тело и подбирающийся к лицу.
— Кристина… — говорит он тихо, зачем-то пытаясь улыбнуться.
И… и я начинаю визжать за миг до него. Наши крики сливаются воедино — его нечеловеческий вопль от нестерпимой боли и мой крик отчаяния.
Я визжу, но шок от того, что он произнес мое имя, на какое-то время меня парализует. Я стою, будто меня пригвоздили к полу, и немигающим взглядом таращусь на уже полыхающую кровать. В висках набатом стучит мысль о том, что ему известно мое имя. Виктор Вайнштейн, отказавшийся от меня с самого рождения и никогда не интересовавшийся мной, не только узнал во мне свою дочь, но и назвал меня по имени.
По имени, которое мне дал не он!
Оглушенная и ослепшая, я даже не замечаю, что огонь, вдоволь нарезвившись в постели Виктора, уже перекинулся на стены и спустился на ворсистый ковер. Пожирая его миллиметр за миллиметром, он стремительно подбирается к подошвам моих кроссовок, когда сквозь крики я слышу звон стекла. Оборачиваюсь на звук и вижу мечущегося в безумном припадке Виктора, который только что снес туалетный столик с огромным зеркалом. Я понимаю, что он ищет выход и, подбежав к двери, не задумываясь, распахиваю ее. И в тот же миг в спальню врывается поток свежего воздуха, принесший с собой и новую порцию кислорода… Пламя вспыхивает с новой силой, Виктор кричит еще пронзительнее, и от его голоса у меня в жилах леденеет кровь.
Ничего не соображая, задыхаясь от продуктов горения в воздухе, я бросаюсь к нему, но он, сбив меня с ног, в панике устремляется к выходу. Я тут же вскакиваю и бегу за ним к лестнице, не обращая внимания на то, что одна штанина джинсов опасно тлеет, а синтетические подошвы плавятся от резкого скачка температуры. Виктор впереди меня скулит и воет, как раненый зверь, и слепо тычется в стены, стремясь убежать от боли, тем самым делая себе только хуже — активные движения увеличивают приток кислорода и питают огонь.
Внезапно вспоминая скаутские уроки Джо, я сшибаю Виктора с ног и пытаюсь накрыть его ковровой дорожкой, но он катается по полу, сбрасывая ее с себя. Тогда я кидаюсь к окну, сдергиваю с него плотную
— Тише, Кристина, тише, — шепчет мне на ухо Райан, убаюкивая и успокаивая.
Не обращая внимания на боль, я прижимаюсь к нему спиной, но он внезапно отстраняется. Обожженная кожа на правой ладони вдруг чувствует прохладу, я опускаю взгляд и вижу, что Эттлин вкладывает мне в руку рукоять пистолета.
— Давай, Кристина, ты должна, — говорит он и помогает мне подняться.
— Он… — с трудом выдавливаю я из себя.
— Он без сознания, гореть он будет еще долго, — отводя взгляд, отвечает Райан и отпускает мою руку.
Я сглатываю и делаю шаг. Встаю над ним, направляю дуло пистолета ему в голову и взвожу курок.
— Прощай, отец, — шепчу одними губами и, закрыв глаза, нажимаю на спусковой крючок.
Все, что происходит дальше, я вижу, как в тумане. Райан отводит меня вниз и оставляет на диване. Мимо меня мельтешат Марк и Диллан, проносятся с канистрами Пол и Тайлер, Логан тащит что-то тяжелое. Я думаю об огне, бушующем в спальне, и вяло удивляюсь тому, что мне не слышно, как он уничтожает все на втором этаже, и только тогда вспоминаю, как, выбегая вслед за Виктором, машинально закрыла за собой дверь, что на время локализовало пожар.
Потом Райан хватает меня за руку, рывком поднимает с дивана и поспешно тащит к выходу. Я успеваю лишь увидеть факелы в руках Пола и Диллана, и оказываюсь на залитой неярким утренним солнцем улице. Эттлин перекидывает меня через забор, и мы идем к моей машине.
Краем глаза я замечаю какое-то движение, оборачиваюсь и вижу на другой стороне улицы в тонированном купе заплаканное лицо Викки. Она смотрит прямо на меня, и в ее взгляде, кроме осуждения, читаются только сочувствие и непередаваемая боль. Ни гнева, ни ненависти. Я заглядываю в себя и понимаю, что испытываю то же самое.
— Кристина, — слышу я обеспокоенный голос Райана, оборачиваюсь к нему с вымученной улыбкой на губах и, как подкошенная, валюсь на землю. — Кристина!..
Эпилог
— Тебе письмо. Из Далласа.
Райан входит в столовую нашего нового дома в Гамильтоне и кладет большой пластиковый конверт на длинный обеденный стол.
Сразу перестав нанизывать петельки дневных штор нежно оливкового цвета на крючки потолочной гардины, я разворачиваюсь и смотрю на него вопросительно. Но взгляд его бесстрастен. Он кивает мне на конверт и выходит, оставляя меня одну.