Принимаем огонь на себя!
Шрифт:
Итак — не сработало. Нашлись сознательные люди, жаль, конечно, что не вся Одесса!
Думаю благодаря таким решительным и самоотверженным горожанам, которых смело можно называть «куликовцами», была спасена еще одна небольшая часть ребят, которых эти мужественные женщины и мужчины, пытались как могли спасать и защищать. А некоторые из женщин пытались даже говорить с этой озверевшей толпой, убеждая их вернуться к человечности, которая, как они искренни и наивно полагали, томилась внутри многих из этой обезумевшей своры «бандеровских» варваров. Но убеждения не доходили до них, зло поглотило их умы и управляло их действиями.
В то время как небольшая часть одесситов пыталась спасти своих товарищей «куликовцев» одесские чиновники и политики делали кощунственные заявления. Из статьи РИА «Новости Украины» от 22.04.2015 года «Одесская Хатынь» спустя год после трагедии: правда и мифы»: «Верхом оголтелого цинизма и яростным оскорблением памяти погибших представляется оценка произошедшего со стороны различных представителей власти. Так, например, тогдашний губернатор Одесской области Владимир Немировский уже около 20:00 часов вечера 2 мая заявил на своей страничке в Facebook: «Действия одесситов, направленные на нейтрализацию и задержание вооруженных террористов, считаются законными». Что уж говорить о скандальном одесском политике, экс-«регионале» [члене Партии Регионов], а впоследствии нардепе от БПП [Блок Петра Порошенко] Алексее Гончаренко, который на фоне догорающего Дома профсоюзов бодро отчитался в студию [телефизионной] программы «Шустер Live», что Одесса освобождена от сепаратистов, чем заслужил бурные овации [а потом он ходил по зданию после пожара и снимал погибших «куликовцев» и кабинеты залитые их кровью]».
А. Гончаренко цинично снимает на телефон кабинет, где убивали «куликовцев»
Рассказывает Лена: «Спасшись из горящего здания, я еще долго оставалась рядом, на Куликовом поле.
Видела лежащего мужчину, голова у него была повернута в каком-то неестественном положении, возле него сидела женщина, судя по всему, пытающаяся понять живой он или нет. Я подошла, спросила или мужчина живой, она сказала: «вроде да». Я побежала на угол здания, где была скорая. Начала просить, чтобы врачи помогли. Рядом я увидела мужчину в белом халате, наверное, это был врач. Он тоже начал просить их подъехать и оказать помощь. Но врачи скорой помощи отказывались ехать ближе к мужчине. Они нам ответили: «Несите его к нам». Мы им объясняли, что его нельзя двигать и уж тем более нести на руках, у него что-то с шеей. Они на отрез отказались. Может боялись, а может не хотели. Мужчина начал просить их дать нам носилки, тогда, по крайней мере, можно безопаснее поднести пострадавшего. Но они и в этом отказали нам. Тогда мужчина-врач побежал искать что-то из чего можно было бы смастерить более менее безопасные носилки для транспортировки раненного. Я побежала за ним. Он направился к догорающим «куликовским» палаткам, в надежде там что-то найти. К нему присоединился еще какой-то парень. Врач пытался вытащить что-то из, уже затухающего огня, не теряя надежды смастерить носилки. Это был один из немногих настоящих медиков находящихся в этот день на Куликовом поле. Я решила вернуться к раненному мужчине, но так его и не нашла, возможно в этом ужасе запуталась и потеряла то место. Очень надеюсь, что того мужчину удалось спасти.
Видела, как озверевшие нацисты добивали людей, спасшихся из горящего здания. Спустившихся после меня ребят, они хватали и тащили куда-то в кусты, по десять человек на одного, били палками по головам, ногам. Я пыталась защитить их, просила не убивать, но они сказали мне убираться подобру — поздорову.
Еще я видела, как молодые «бандеровки» разливали «коктейли Молотова» на лужайке, в 5-и метрах от милиции, и эти бутылки тут же летели в окна.
Видела, что очень долго не приезжали пожарные, а когда приехали, то фашисты не пропускали их к горящему зданию. Из всего увиденного мною я поняла, что все это было кем-то спланировано. Кем-то была отключена вода и свет в Доме профсоюзов. Кто-то дал приказ милиции уйти с площади прямо перед тем, как туда явился «правый сектор» и «ультрас», кто-то дал приказ пожарным и милиции, чтобы они катастрофически опоздали. А когда явились, то не очень старались помочь — просто присутствовали» (3).
Рассказывает Инна: «Через какое-то время, тогда я уже потеряла счет времени, может через пол часа, может через час, вывели Нину К. (она была также и на Греческой). По центру Куликова поля ее вели какие-то ребята. Помню они ей говорили: «Нина, больше никуда не лезь, пока ты голову свою здесь не оставила». Увидев друг друга, мы с ней обнялись. Такое впечатление, что мы встретились там как сестры. Я была там некоторое время, но постоянно бегала вокруг так как хотела увидеть откуда же будут выводить людей. Хотела увидеть своих близких, знакомых людей, которые стали мне близкими там.
Но то, что происходило на Куликовом поле… Я не видела всех ужасов, которые происходили внутри здания, не видела мертвых. Но то, что происходило на Куликовом поле… У меня было впечатление, что я попала в сумасшедший дом. Это был какой-то другой мир. Это был такой ужас, когда они все орали.
Еще до того как появилась Нина. Уже смеркалось, но еще было светло. Двое вело раненого парня. Его вели под руки, он был весь израненный, наверное, не мог идти. Я не видела как он выбрался из Дома профсоюзов. Но вот эта толпа поняла, что раненный парень из этого здания. И они бросаются на него. Их было где-то около пятидесяти. Ребята, те, что его вели, пытаются как-то их остановить, повторяя, что-то вроде: «Не трогайте его». Но их никто не слушал. Я смотрела, как эта дикая бесчеловечная толпа, набросилась на раненного спасшегося «куликовца», я даже не представляла, что останется от этого парня. Я думала, что его там разорвут на мелкие кусочки. Через какое-то время к этой толпе подошло человека три милиционера. Каким-то образом они пробрались внутрь этой толпы и вытянули его от туда просто как тряпочную куклу. Он был весь в крови. Я не знаю он был живой или нет. Но его просто вытянули снизу по асфальту и унесли.
Я видела, как грузили на носилки какого-то раненного и толпа шла за этим носилками и кричала: «Зачем вы его спасаете?». Я не помню точно их слова, но смысл был что «не добили».
Из окон свисали люди. Я плохо вижу, поэтому не поняла, они были живые или уже мертвые. Я просто видела, что некоторые свисают из окон не шевелясь, некоторых снимали по лесам [остались от сцены на Куликовом поле] стоявшим прямо на входе.
Я ходила по Куликову полю как убитая, внутри у меня застыл крик. Я оказалась в другом мире» (15).
Картина сзади здания была еще более ужасной. Через окна центральной лестницы, что выходят на задний внутренний дворик Дома профсоюзов, был виден полыхающий огонь. Люди просто выпрыгивали из окон от пожирающего всех и вся пламени. А потом, там внизу, выживших или добивали сразу на месте или относили, если был травмирован или отводили, если мог идти, в сторону, чаще всего, в кусты и добивали, забивая насмерть. Это было ужасно!
Внутренний дворик, горят пролеты центральной лестницы
Но все же нужно сказать, что не все выпрыгивали из окон горящего здания сами, некоторых выбрасывали, зверствующие уже в здании «бандеровцы».
Рассказывает Андрей, который по прежнему находился на крыше: «Некоторые люди, да, было видно, что они выпрыгивали сами. Когда человек выпрыгивает сам это видно, он летит ногами вниз или чуть-чуть боком, но никак не по-другому. Я сам видел как летели люди. Может они лежали на окнах или на карнизах и их подстрелили, может они угорели от дыма, но я видел как они летели боком, спиной, и животом вниз» (16).
Продолжает рассказ Инна: «Когда, до всех этих жутких событий, нам говорили, что на нас идет толпа. Я понимала, что толпа, но я считала, что это пусть и агрессивная, но все-таки человеческая толпа. А это были не люди — это были нелюди.
Днем было довольно тепло. Девочки были легко одеты, вроди и женственные, но понимаете их радость по поводу того, что умирают люди, что людей жгут заживо… Это было ужасно. Рядом со мной стоял мужчина. Уже в возрасте, седой. Он разговаривал по телефону и говорил, что он «Мы их смели. Мы их сожгли. Мы их зачистили. Я впервые горжусь Одессой». Я видела как на фоне неподвижных свисающих тел Дома профсоюзов, на фоне этого огня, пожара стала молодая пара, она ему положила голову на плече, такая идиллия и вот они на фоне этого ужаса сфотографировались. Я все думала, как они жить собираются с этим? Понимаете, как на трупах они строят любовь? Я не понимаю логику…