Принимаем огонь на себя!
Шрифт:
Весь день люди приходили, смотрели, ужасались, возлагали цветы и закрыв лицо руками рыдали. Возможно, кто-то надеялся найти и увидеть живыми здесь у Дома профсоюза своих знакомых.
Весь этот день я провела в больнице у своего знакомого с его женой. Но его я не видела — нас не пускали. Видела, как привозили и увозили выживших, но очень пострадавших. Слышала историю парня 34-х лет, который выпрыгнул с 3-го этажа горящего здания и поломал бедро. Там же мы узнали, что в больнице, ночью, от побоев скончался наш областной депутат Вячеслав Маркин. Он, выпрыгнув из окна горящего здания, не разбился, а поднялся с помощью мужчины
Одной из моих знакомых звонила девушка, которая находилась в городском отделении милиции на улице Преображенской. Она, как и другие находящиеся там, была задержана по обвинению в поджоге и организации массовых беспорядков (какое кощунство, людей, выживших в этом адском кошмаре, которых жгли и убивали, обвиняли в поджоге здания!), а вот нападавших на нас «майдановцев», «правосеков», «ультрасов» и других радикально настроенных отморозков никто не задержал, напротив, они свободно и без страха разгуливали по городу.
3 мая — Одесское городское управление милиции ОГУ УМВД Украины в Одесской области на улице Преображенской, 44
Рассказывает Лина: «Нас в Управлении милиции держали почти сутки. Нам даже воды не дали. Был только один нормальный милиционер. Он нам вынес бутылку воды и сказал тихо, чтобы никто не видел, что у здания милиции собираются люди, что нам начинают передавать передачи» (17).
Рассказывает Николь: «Днем части из нас принесли передачи. Вода и продукты. Делили на всех. Но вот мне есть и пить не хотелось. Кожа лица покраснела и горела, иногда слезились глаза. Знобило. Хорошо хоть была возможность иногда умыться в туалете, становилось легче. Общее состояние — нереальность, как будто не со мной происходит, а с кем-то другим» (10).
Рассказывает Леонид: «Всю ночь и день людей просто держали в коридоре.
Утром мы уже хотели и есть, и пить, и курить. Нам даже попить воды негде было. Стали ходить в туалет за водой. Сначала нас в туалет водили. Потом мы уже сами начали ходить. Просто не было у них столько людей, чтобы постоянно стоять нас охранять и попарно в туалет сопровождать. Поставили одного в начале коридора. А что он один. Сначала нас сопровождали, а потом мы сами ходили, уже все тут знали.
Днем принесли передачу в кульках: колбаса, нарезка какая-то и т. д. Девочки сделали бутербродики. Мы немного перекусили.
Сигареты тоже принесли. Стали просто толпой выходить на перекур. Они нас не могли остановить. Нет, пытался на «охранник» что-то там говорить, типа «Больше двух не выходить». Но кто его слушал. Вышло человек двадцать и что он может?» (18).
Продолжает рассказ Николь: «После полудня женщин перевели на 5 этаж. Оказалось там тоже были наши женщины, еще со вчерашнего вечера. Те, кто знал друг друга, обнимались и плакали, рассказывали о пережитом. Услышала, что мальчики и их мама погибли. Пытались убежать, но Дом профсоюзов окружили со всех сторон и они спасались как все — забежали в здание, и там погибли. [О них нигде не говорили и в списках погибших их нет. И пока так и не удалось это ни подтвердить, ни опровергнуть]. Я этого сама не видела, но слышала разговор женщин между собой, тех, кто был на нижних этажах Дома профсоюзов.
Рядом в холле собралось около 8 мужиков, без милицейской формы, но явно сотрудники милиции. Громко разговаривали и громко же смеялись. Не выдержала, набросилась на них с упреками: «у женщин горе, истерика, сами еле выжили, потеряли близких, родных, знакомых. А вы тут ржете без тени сочувствия!» «Мы не над вами смеемся», — был их ответ. Правда, разошлись уже молча.
Сидеть в коридоре было негде. Всего несколько стульев. Была девушка с крыши с поврежденной опухшей ногой, у другой — разбитая голова, окровавленная одежда. Позже муж ей передал чистую одежду. [Медицинская помощь, как мы понимаем, людям, спасшимся из дома профсоюзов и задержанным, в отделении милиции оказана не была (!) или была оказана поверхностно].
Наши [женщины, с которыми Николь была на крыше] сидели на лестнице курили, разговаривали. Часть вернулась на 2-й этаж. Спускаясь по лестнице, я слышала разговор людей в форме, их было трое. Они говорили о погибших, об обезображенных телах, о том, что около 30 (на вес), их по частям собирали в сумки и вывозили, опознать будет невозможно, так как это части человеческих тел. Мозг отказывался принимать эту информацию» (10).
Рассказывает Лора: «Когда мы сидели в коридоре, на 2-м этаже, приехали милиционеры с Куликова поля, и один, когда зашел, сказал: «Бл*дь! Там 60 трупов!»…» (9).
Продолжает рассказ Николь: «Я вернулась на 5-й этаж. «Своих» [с кем была на крыше] не видела, звали зайти в кабинет. Думала, все уже там, зашла. Начали составлять протокол. Из наших, были только две женщины, у одной уже был адвокат. Девушка — следователь торопила, я отказалась подписывать. Так как нужно время и адвокат. Она ушла.
В окно было видно, что на улице, возле отделения, собрался митинг в нашу поддержку. Ура!
В кабинет зашло три милиционера, не из рядовых. Выглядывали в окно, начали советоваться между собой. Из их разговора услышала о смерти депутата областного совета Вячеслава Маркина. Эта информация убила меня окончательно, это была первая реальная фамилия погибшего. Перед входом в Дом профсоюзов я его видела и разговаривала с ним. После всего услышанного наступило оцепенение, все происходящее дальше помню сквозь какую-то пелену» (10).
Рассказывает Лина: «Мы спрашивали у следователя: «Почему нас задержали? Почему нас здесь держат?» А один из следователей нам сказал: «Понимаете, я ничего не могу сделать. Я вас здесь не держу. Я бы вас с удовольствием отпустил, но у нас был прика задержать всех, кто находился в Доме профсоюзов, вынести им приговор и чтобы в понедельник над ними состоялся суд. Чтобы все это видели». [Разговор со следователем происходил в субботу]
А вот, например, моему отцу, который тоже был в отделении милиции вместе с нами, сказали «если ты не подпишешь протокол, подумай, ведь у тебя здесь жена и дочь, что с ними будет…» (17).
Рассказывает Леонид: «Так долго нас держали в коридорах, в этой тесноте, так как не хватало на нас ни следователей, ни адвокатов. Вот мы и сидели сутки в коридоре. Первый адвокат (и это был не государственный, как у многих из нас, а частный), который был вызван для кого-то из задержанных появился только в 13:00 3 мая. Государственные начали появляться еще позже, где-то в 15:00–16:00. И на каждого государственного адвоката было где-то по 5, если не по 8, человек. Кому как повезет, принцип назначения государственного адвоката я так и не понял.