Принуждение к гениальности

Дом был как дом — трехэтажное здание в саду. Генрих включил экран карманного телеискателя. На экране появился фасад, украшенный колоннами, балкон, опоясывавший весь второй этаж, башенка, ощетинившаяся антеннами. «Особняк», — сказал себе Генрих. Он называл этим старинным словом все здания особой архитектуры. На современные дома строение в саду ни с какой стороны не походило, если не принимать во внимание частокола антенн на башенке. К тому же оно и стояло особняком.

Кто-то тронул Генриха за плечо.

— Что вы здесь делаете? — спросил гигант, пронзая Генриха недобрым взглядом.

Генрих знал, что особняк в саду — вероятно, единственное здание в Столице — охраняется специальными людьми, для которых недавно ввели в употребление позабытое было древнее словечко «сторож». Генрих, однако, сделал вид, что не догадывается, кто этот незнакомец.

— Не понимаю, почему вы меня об этом спрашиваете! — Как ему казалось, он отлично разыграл удивление.

Провести сторожа не удалось.

— Отлично понимаете, друг Генрих!

На этот раз Генрих удивился искренне:

— Разве вы знаете меня?

— Неужели я похож на дикаря? — отпарировал сторож. — По-вашему, на Земле имеются люди, которые не посещают Музей космоса и не смотрят стереопередач? Вам с братом не приходится жаловаться на недостаток внимания к себе.

Генрих сдался.

— Я, конечно, знаю, что Институт специальных проблем получил свою, тоже специальную, охрану. Но я думал, что рассматривать особняк издали можно, друг… друг…

— Дженнисон. Джеймс Василий Дженнисон, если не возражаете. Рассматривать, разумеется, не возбраняется, но не при помощи ближнего телеискателя марки ТИБ-812, модель 13, специальный выпуск для работников следственного отдела Управления космоса. Лишь в том единственном случае, если вы позаботились получить разрешение на пользование телеискателем этой модели и выпуска и там нет оговорок по пунктам 14 и 15, касающимся как раз нашего института…

Генрих рассмеялся и спрятал телеискатель в карман. Сторож Джеймс Василий Дженнисон оказался орешком не по зубам.

— Телеискатель мне дал во временное пользование следователь названного вами отдела в Управлении космоса. Я еще не работал с такими приборами, и мне было интересно…

— Фамилия вашего друга, если не секрет?

— Почему же секрет? Прохоров. Александр Платон Прохоров. Одолжив мне прибор, разрешением он меня не снабдил.

— И не снабдит, — важно уточнил Дженнисон. — Сомневаюсь, что у него самого есть разрешение. Я говорю лишь о пунктах 14 и 15, остальные меня не касаются. Эти два пункта подписывает один президент Всемирной Академии наук Боячек.

— Я в хороших отношениях с Боячеком, — заявил Генрих.

Дженнисон величественным жестом остановил его:

— Попробуйте. Но сомневаюсь. Президент, сколько знаю, не раб дружеских чувств. Он сказал директору нашего института Павлу Эдгару Домье, что станет мощной преградой на пути всех любопытных и даже сам не будет нас излишне беспокоить. Только в том случае, если вы понадобитесь нам для работы…

Сторож, несомненно, отлично ориентировался во всех проблемах Института специальных проблем. Бесполезный разговор надо было прекращать. Генрих сделал последнюю попытку добиться хоть какого-то результата.

— Не буду скрывать, друг Дженнисон, пока никто в вашем институте мной не интересовался. Но зато я очень интересуюсь одним из ваших сотрудников. Вы не могли бы передать ему маленькое сообщение от меня?

Генрих вытащил из кармана блокнот, чтобы нашептать на листок несколько слов. Дженнисон протянул руку:

— Только для вас, друг Генрих. Такому знаменитому ученому совестно отказывать. Можете быть спокойны. Через десять минут ваша словечня, — он со вкусом употребил жаргонное название для записанной на пленке речи, — ляжет на стол Домье, а через час ее услышит ваш друг.

— Я бы хотел, чтобы адресат получил мою запись без посредничества директора института.

— Отпадает, — с сожалением сказал Дженнисон. — Разве вы не знаете, что наши сотрудники находятся на казарменном положении? Я не имею с ними прямого контакта. Я вижу только директора и его заместителей.

— На казарменном положении? — переспросил Генрих. — Что означает это странное выражение?

В первый раз Дженнисон был в затруднении.

— Нам объясняли… Столько диковинных старинных словечек — всех не запомнишь! Если разрешите, я посмотрю в своем служебном словарике. — Он вытащил пластинку с клавиатурой и набрал какое-то слово. — Казарма, казарма, — повторил он, приставив к уху пластинку, нашептывающую объяснение. — Казарма — это казенное здание, общежитие для сотрудников — служащих и рабочих, живущих в условиях особого режима, обязательного для каждого жильца. Какое удивительное название — казенное здание! Вам что-либо понятно, друг Генрих?

— Все и вполне, — объявил Генрих и удалился.

— Вы уверены, что он в том особняке? — с сомнением спросил Генрих. — Отсутствие его мозгового излучения еще ничего не доказывает. Может быть, сейчас Джок Вагнер спокойно летит на Нептун, где энцефалопаспорта принципиально не фиксируются и каждый работник может назвать любую фамилию вместо родной и объявить любую легенду вместо реальной биографии. Я уж не говорю о том, что он мог просто умереть.

Александр Прохоров, молодой следователь Управления космоса, последовательно опроверг все предположения Генриха. Звездолет на Нептун отправился восемь дней назад, на нем было сто семнадцать мужчин и шестьдесят девять женщин, пожелавших остаться неизвестными. Но Джока Вагнера среди них не было. Дело в том, что его мозговые излучения прекратились за сутки до отлета корабля на Нептун.

Он мог оказаться на звездолете в качестве мертвого груза, то есть трупа. Подозрительных грузов корабль не принимал.