Принуждение к гениальности

Снегов Сергей Александрович

Генрих, притаившись в кустах, лишь восхищенно покачал головой, когда Прохоров лег на землю и пополз к зданию. Следователь полз, как плыл, — легко и бесшумно. Он так проворно пересек освещенное пространство и тело его так совершенно сливалось с дорожкой, что Генрих видел лишь что-то неясно колеблющееся и передвигающееся, а не человеческую фигуру.

Следователь исчез за изгибом здания. Генрих выдвинулся из кустов.

В это мгновение его схватили. Чьи-то могучие руки с такой силой закрыли лицо и сдавили голову, что, полуослепленный и полузадушенный, Генрих

не успел ни вскрикнуть, ни вырваться. Он лишь судорожно вцепился в схватившие его руки, сделал отчаянный рывок в сторону. Вторая пара рук сдавила мертвым узлом икры, Генрих вдруг потерял почву под ногами и понял, что его подняли и несут.

Он еще пытался вырваться, но на лицо вдруг подуло что-то влажное и удушающее. «Одурманивают, ловкачи!» — мелькнула мысль, перед тем как он потерял сознание.

Очнулся он на диване в большой светлой комнате. В кресле напротив Генриха сидел ухмыляющийся Дженнисон, а рядом стояли двое, вряд ли уступающие ему в росте. Генрих с гримасой ощупал ребра.

— Вы не пробовали бороться с медведями в цирке, друг Джеймс? Успех будет обеспечен.

— В цирке не боролся, а в зоопарках приходилось, — с охотой ответил Дженнисон. — Говорят, в древности медведи считались могучими зверями. По-моему, легенда.

— Я не иду в сравнение даже с современными слабосильными медведями, не так ли? — Генрих старался не показать, что ему больно.

— Хороший медведь обычно держится против меня две минуты. Вам о таком времени и не мечтать, друг Генрих. Между прочим, в троеборье на штанге мое лучшее достижение — семьсот двадцать килограммов. Не чемпион, но все же…

— Ваши рекорды штангиста еще не являются достаточным основанием, чтобы внезапно хватать меня и тащить как полено! — раздраженно заметил Генрих.

— А что я должен был сделать, если вы внезапно проникли на охраняемую мной территорию? Я и мои друзья, ночные сторожа, — он показал на радостно, как и он, посмеивающихся помощников, — ужасно не любим, когда нас критикуют за просчеты. От нас ждут работы по способностям. Мы способны и не на такое, будьте покойны, друг Генрих! А подробней основания вашего ареста вам разъяснит директор института Павел Домье.

— В таком случае позовите его! Я протестую против ареста!

— Он появится в институте утром. Вы сможете неплохо отдохнуть до его прихода.

Два новых сторожа ввели под руки еле передвигавшегося Прохорова. Истерзанный вид показывал, что захватить его врасплох, как Генриха, не удалось. Охранники заботливо подвели Прохорова ко второму дивану и помогли ему лечь. Дженнисон поднялся.

— Теперь мы на время покинем вас. Не вздумайте выпрыгивать в окно. Пустой номер. Из этой комнаты не бегут.

— Разговаривать можно? — слабым голосом поинтересовался Прохоров.

— Разговоры записываются, — честно предостерег Дженнисон. — Но если о погоде или кому какая девушка нравится…

Прохоров окатил его ненавидящим взглядом.

— Преступление, организованное по всем правилам науки!

Дженнисон пожал плечами:

— Я до сих пор думал, что преступники — те, кто нарушают запреты,

лезут непрошеными на охраняемые территории, со взломом проникают в закрытые помещения… Впрочем, о философии преступления вам лучше поговорить с нашим директором, он хорошо разбирается в этом деле, как, впрочем, и во всех остальных.

Дженнисон с охранниками удалился. Генрих спросил Прохорова, что теперь надо делать. Следователь устало опустил веки.

— Я посплю. Итак, Домье примет нас утром? Что ж, хоть этого результата достигли. Без попытки насильственно проникнуть в его загадочный институт он, конечно, нас бы не принял. Когда-то говорили о подобных случаях: не было бы счастья, да несчастье помогло.

4

О том, что наступило утро, Генрих узнал, когда в комнате появился Дженнисон.

Сторож приветствовал пленников легким взмахом руки.

— Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете, друг Генрих? — добродушно осведомился он.

— Я чувствую себя как медведь, продержавшийся против вас не две, а три минуты, — проворчал Генрих. — С такими, кажется, вы не церемонитесь.

— И мы будем жаловаться на вас, — строго добавил Прохоров. — Я потребую, чтобы вас наказали за возмутительное нападение.

— Я дам вам возможность пожаловаться, — бодро пообещал Дженнисон. — Я проведу вас к Домье. Наш директор ждет вас, друзья.

Когда они шли по коридору, Генрих старался побольше увидеть и запомнить, но делал это не показывая чрезмерного внимания. Прохоров, не стесняясь, поворачивал голову вправо и влево, оглядывался, останавливался, чтобы лучше разглядеть. Разглядывать, впрочем, было нечего. Генрих плохо знал архитектуру старинных зданий, но впечатление, что они находятся в особняке, подтвердилось, он только отнес этот особняк к разряду гостиниц или общежитий — он вспомнил, что подобные здания строились по-особому и главным их признаком были длинные коридоры на каждом этаже и комнаты справа и слева.

Они как раз шли по такому коридору с комнатами справа и слева. «Особняк с коридорной системой, типа общаги, так их, кажется, называли», — окончательно определил Генрих архитектуру здания. Он был не очень силен в древних терминах.

Около двери, ничем не выделявшейся среди других, Дженнисон остановился.

— Здесь. Прошу.

В глубине комнаты сидел за столом невысокий человек лет сорока. Он знаком показал вошедшим на кресла и кивнул Дженнисону:

— Вы свободны, Джеймс. Я доволен вами, отличная работа.

— Рад стараться! — гаркнул Дженнисон и прикрыл за собой дверь. Домье обратился к пленникам:

— У меня к вам вопросов нет. С вами все ясно — пытались без разрешения проникнуть на охраняемую территорию, вас задержали. Но, вероятно, у вас имеются вопросы ко мне? Наверно, вас интересует, почему наша территория охраняется? Почему мы вынуждены задержать вас? И какова ваша дальнейшая судьба? Я правильно сформулировал ваши вопросы?

Прохоров сухо сказал:

— Добавьте еще один: почему мы вообще должны были проникать к вам таким путем?