Принуждение к контакту
Шрифт:
Громов ускорил шаг, вытягивая шею и вглядываясь вперед. А вдруг уже прилетели? Вдруг уже ждут?
Из-за куцего зеленого островка тополиной рощи выглядывали углы крыш, нахлобученные на приземистые, но длинные домики с узкими окнами. В низине между двумя ближайшими коровниками должно быть светло-серое пятно исследовательского метеозонда, притянутого и расплющенного гравиконцентратом. А вон там, у превратившегося в гнилую рухлядь трактора, вверх колесами валяется механическая сеялка, бьющая за несколько метров током.
Громов настолько хорошо вспомнил это место, что мог хоть сейчас нарисовать довольно
Дорога петлей обогнула рощицу, далеко справа остался поселок. Сейчас он был уже самым обычным заброшенным населенным пунктом, ничто больше не преломлялось и не испарялось дрожащим воздухом.
Между коровниками, коих было пять, ходить не следовало, это Руслан знал. Там какие-то непонятные ловушки, на которые ученые списывали массовые случаи тяжелой пневмонии, выявленные после похода в эти места.
Перебравшись через короткий мостик, перекинутый над сливной канавой, пилот вышел к пустому загону, за которым когда-то была стоянка для молоковозов. Эта стоянка и служила для спасателей посадочной площадкой, считалась проверенной и безопасной.
Под подошвами заскрипел песок, принесенный ветром на бетон, гулко раздавались шаги тяжелых летных ботинок. Руслан пересек «взлетку», подошел к небольшому деревянному «грибу» с продавленными по кругу скамейками и сел под просвечивающийся щелями дощатый купол. Откинулся, положив рядом топор. Глотнул воды и принялся ждать, наслаждаясь тенью и отдыхом.
Чуть слышно тикали часы, незаметно катилось по небосклону солнце. Жару сменил густой вечерний воздух, недвижимый, словно теплый кисель. Небо на востоке начало наливаться мраком.
Руслан смотрел на качающуюся травинку, подперев голову рукой. Он в какой-то момент даже задремал, клюя носом и горбясь. В конце концов не выдержал и лег на узкую доску, согнув ноги в коленях.
Часовая стрелка уперлась в цифру десять. Прошло более четырех часов, как Громов пришел сюда, но даже намека на Прокофьева или спасателей не было. Сколько Руслан ни вслушивался, так и не смог услышать бьющие по воздуху винты или характерный писк «калоши», проходящей вешки. В Зоне порой бывает очень тихо, звуки распространяются далеко.
Он успокаивал себя тем, что, возможно, сталкеру понадобилось чуть больше времени, чтобы добраться до института. Быть может, его не сразу пропустила служба безопасности. Опять же, пока согласуют вылет, получат добро, погрузятся – это еще время. Вот и выходит, что потихоньку час на час и капает.
Главное, чтобы дошел. Чтобы не обманул и не передумал. Вроде бы причин так поступать с Русланом и Ильей у бывшего ремонтника не было, они никогда ему ни делали ничего дурного, но, как говорится, чужая душа – потемки. Иной раз люди делают те или иные поступки, не шибко следуя логике и здравому смыслу.
На темнеющем небе стали видны первые звезды. По земле неприятно потянуло прохладой.
А ведь, поди, Илья так каждый раз думает, когда Руслан уходит и задерживается с возвращением. Если, конечно, лихорадка дает время на пространные мысли. Хорошо все же, что удалось артефакт пристроить под ветки, может быть, хоть
Нечего тут думать! Скоро за ними прилетят и спасут. А там – врачи, медикаменты, чистая палата. И все будет хо-ро-шо.
Руслан поежился, потирая озябшие плечи.
Надо было хоть спички с собой захватить. Костер бы развел, дымом, опять же, сигнал подал. Эх, как обычно, хорошая мысля…
Кто-то с шумом поднялся из кустов возле дальнего коровника. На фоне еле заметной в сумерках кирпичной стены показалась угловатая фигура, похожая на человеческую.
Руслан подпрыгнул на месте от неожиданности, схватил топор и, одним махом перепрыгнув перила, присел.
Человек был каким-то неправильным, двигался дергано, словно кукла. Руки болтались вдоль туловища, голова моталась из стороны в сторону при каждом шаге. Когда с его стороны подул ветер, Громов сразу понял, кого увидел.
Ветер принес запах сырой земли и гниющей одежды. Фигура прочертила плечом по кирпичной стене и слилась с черным проемом коровника, скрывшись внутри. Оттуда какое-то время раздавались звуки размеренных шагов и шум гравия, потом все стихло.
– Вот же зараза, – сплюнул Громов, возвращаясь на место. – Напугал.
Ожившие мертвецы, еще одно чудо Зоны. Не зомби из кино, не вампиры и не оборотни. Обычные люди, умершие когда-то на территории Посещения. Какая-то сила вдохнула в их тела довольно странную жизнь, способность передвигаться и выполнять простейшие моторные функции. Говорят, после возникновения Зон Посещения покойники поднимались из могил и возвращались к своим родным, переселенным за периметр. Вроде бы далеко от Зоны эти муляжи людей удаляться не могли, но тут Громов наверняка не знал. Кто-то ему рассказывал, что ученые препарировали парочку этих беспокойных мертвецов, да все без толку. Мол, двигаться двигается, а как – непонятно, по всем показателям труп хладный. Впрочем, опять же по слухам, опыты над этими беспокойными мертвыми продолжаются.
Так что муляжи, по сути своей, вполне безобидное явление. То и дело тут или там объявится очередной бредущий невесть куда покойник, но и только. Сталкеры их обходили стороной, ученые предпочитали лишь наблюдать, а военным было попросту плевать, лишь бы контуры с колючей проволокой не ломали.
Тем временем вокруг полностью стемнело. Громов сидел под «грибком», сжимая топор, и слепо пялился в ночь. В груди поселилась неприятная дрожь, вызванная поднимающейся из глубин злобой и обидой. В голове крутилось столько мыслей, отрывочных и эмоциональных, что они перекрывали друг друга, накладывались и превращались в общий поток сомнений и версий.
Так минула полночь. Там, сопровождаемая холодной росой, ложащейся на лицо и плечи, пришла утренняя заря.
Вертолет не прилетел. Прокофьев не вернулся.
В душе Руслана, измотанного бдением и внутренней нервотрепкой, было холодно и пусто. Впервые со дня аварии он не смог прогнать отчаяние.
Ближе к десяти часам утра, когда больше не было сил что-либо делать, Громов провалился в короткий и глубокий сон, больше похожий на беспамятство. Проснулся через час, разбитый, но полный решимости возвращаться к Илье.