Принуждение к любви
Шрифт:
Совсем недалеко от нас, на площади, в холодных палатках мерзли люди, посчитавшие, что пришло их время сказать свое слово и перевернуть историю своей страны. Они чувствовали себя вершителями судеб, в них клокотало непривычное ощущение собственной значимости, они желали идти до конца и жаждали сражений и битв. А моей Анетте исход этих битв и сражений местного значения уже давно был ясен, потому что она знала их место и смысл в битвах глобального масштаба. Она знала и то, что испокон веков людьми, заразившимися революционным неврозом, политики разрушали страны и свергали правителей…
– Сомнений у меня нет, - честно признался я.
– Конечно, какие-то закулисные дела я не очень знаю, но их вовсе и не обязательно знать, чтобы понимать, куда тут все катится. Вот только…
– Да-да, я знаю. Тебя, как человека хотя и молодого, но несколько старомодного, интересует вопрос, что же будет с родиной и с нами? Кажется, так поется в одной патриотической песне? Ну что ж, могу тебе ответить на этот немудреный вопрос.
– Будь так добра. Я весь внимание.
– Что бывает с проигравшей стороной? Ей продиктуют в более или менее явной форме новые правила существования. И потребуют их соблюдения. Только и всего.
– И каков же будет смысл этого нового порядка?
– Слушай, мальчуган, ты что - совсем книжек не читаешь? Все уже давно расписано. Причем в самой что ни на есть легальной литературе. Об этом можно даже в газетах прочитать. Я уж не говорю про Интернет.
– Одно дело прочитать, а другое - узнать из первых рук. Совсем другое ощущение.
– Ну, изволь. Времени у меня немного, но в нескольких словах могу и просветить. Так вот, нашему с тобой отечеству был дан шанс после падения коммунизма стать нормальной страной.
– Слушай, вы меня достали с этой нормальной страной! Для вас быть нормальной страной - значит чувствовать себя второсортным государством и выполнять указания старших товарищей, которые и будут определять, что тебе можно, а чего нельзя. А чуть что не по их предписаниям - тебя сразу записывают в изгои, к которым можно применять любые методы воздействия.
– Ты тоже передергиваешь. Есть и такой взгляд. Но есть и другой. Быть нормальной страной - значит много работать на ее благо, строить свою, а не чужую экономику, не лезть в чужие конфликты, понимать, что без морали и нравственности никакое общество не устоит… Быть нормальной страной - значит использовать опыт других и соблюдать принципы, которые соблюдают все остальные.
– Соблюдать лицемерно, ханжески!
– Пусть лицемерно и ханжески! Но до лицемерия и ханжества еще дорасти надо! Развиться надо! Потому что лицемер и ханжа хотя бы знает, что есть правила, которые при людях надо соблюдать. Например, нельзя гадить прилюдно. Нельзя воровать открыто. А чем занялась наша благословенная отчизна? Она, с одной стороны, предалась дикому и всеобщему воровству, непотребству, наконец, просто физическому истреблению собственного народа. Но одновременно она продемонстрировала патологическую неспособность избавляться от пороков советского общества. Очевидно, советскость вошла в ее кровь, генотип, обратилась ее сутью. И стало ясно, что такая страна не может быть лидером на пространствах бывшей империи. Хуже того - она опасна для других. Опасна и непредсказуема. Мир не может с этим согласиться. Потому…
– Ее нужно разрушить?
– Ограничить. Россия не оправдала…
– …оказанного ей высокого доверия!
– довольно тупо сострил я.
Но Разумовская даже бровью не повела. Она была холодна, как лед. И нарезала свои сентенции словно бритвой.
– Она не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Поэтому люди, чувствующие ответственность за ситуацию в мире, приняли решение поставить преграды разрушительному и опасному влиянию нашему с тобой отечеству.
– «Весь Запад пришел высказать свое отрицание России и преградить ей путь к будущему», - процитировал я.
– Федор Иванович Тютчев. Писано накануне Крымской войны.
– Молодец был Федор Иванович. Жаль, что нынешним российским мыслителям до него далеко. Не богатыри. Но, как видишь, речь идет о пороке неизлечимом… Как и российское пьянство, как и российское неистребимое желание сначала грешить, потом каяться и находить в этом какое-то извращенное удовольствие.
– Если у меня глаза синего цвета - это тоже неизлечимый порок?
Разумовская спокойно допила свой кофе.
– Мы закончили? Или будем продолжать политзанятия для ленивых и нелюбопытных.
– Будем продолжать, - уперся я.
– Итак, мудрые господа прямо так сели, подумали и постановили?
– Ты прекрасно знаешь, как все происходит, - укоризненно сказала Разумовская.
– Такие решения сначала вырабатываются путем дискуссий в закрытых кабинетах, обсуждений в более широких аудиториях, экспертных сообществах, путем научного анализа…
– Сбора разведданных, - ввернул я, надеясь хоть как-то уязвить Анетту.
– И разведданных тоже, - спокойно согласилась она.
Стыдиться и скрывать здесь, на ее взгляд, было нечего. И действительно, чем одни данные хуже других? Данные и есть данные. Какая разница, какими способами они добыты.
– А затем эти решения обретают форму политических и государственных идей, которые, в свою очередь, приводят в действие конкретные механизмы. Например, есть механизм превращения демократических выборов в государственный переворот. Никто его ни от кого не скрывает.
– Анетта, это же набор банальностей. Неужели ты этого не понимаешь?
– А я тебя честно предупредила, что речь идет о вещах общеизвестных. Банальности - не неправда, а общеизвестные истины. Общеизвестные, затертые, но - истины.
– Как же нас будут ограничивать?
– А ты еще не понял? Ограничат - значит лишат возможности мешать жить другим. Для этого Россию погрузят в дрязги и споры с Прибалтикой, Грузией, всякими там Молдовами… Они будут грызть ее непрерывно и безжалостно. И бесстрашно, потому что за ними будут стоять большие дяди. Ее будут унижать и оскорблять, лишая таким образом опасных иллюзий и бесполезных заблуждений. В этой бесконечной пытке американцы и европейцы покажутся нашим соотечественникам ангелами с крыльями. Уже сегодня для наших доблестных граждан, тоскующих о былом величии, страшнее Грузии зверя нет! То ли еще будет?