Принуждение к любви
Шрифт:
– Судя по тому, что в материале цитируются и упоминаются закрытые документы для служебного пользования, кто-то из самого «Крокета». Или из правительственных кругов, курирующих компанию. Кто-то решил все-таки наказать Бучму за то, что было. Или свалить с должности…
– И он хочет узнать, кто именно, чтобы свалить его самого, - заключил я.
– Все более или менее понятно.
– Во как! Какие мы быстрые - хмыкнул отец.
– А не хотите ли еще версию, молодой человек?
– Ну, если это не секрет.
– Понимаешь, тогда все шло к дикому международному скандалу. Америкосы должны были встать на дыбы. Потому что компания, с которой заключалась сделка, из…
–
– Сирия.
– Тоже неплохо по сегодняшним раскладам.
– Ты вспомни, они и по меньшим поводам впадали в истерики и вводили санкции против наших предприятий. А тут можно было нанести удар по репутации России в целом - ведь в подписании международных соглашений «Крокета» принимает участие правительство на уровне министров и вице-премьеров. То есть никто бы не поверил, что сенсационная сделка не одобрена на самом верху. Отмыться было невозможно. Ту т бы прилепили и терроризм, и сталинизм, и какие-нибудь секретные данные ЦРУ…
– Но ничего такого я не помню. Хотя газеты вроде бы и просматриваю.
– И я ничего не нашел!
– То есть…
– То есть янки, как говаривали в советские времена, не захотели раздувать скандал.
– Почему?
– Что тебе еще рассказать, сынок? Есть ли жизнь на Марсе?
– проворчал отец.
– По-моему, я наговорил достаточно. Надо же тебе еще что-то оставить для собственных размышлений.
– Ну, тут размышлять особо нечего. Или америкосы, прошу прощения, пиндосы, не поверили в достоверность сделки, или знали о ней что-то, чего мы не знаем.
– Или они просто контролировали ее, - сказал отец.
– С самого начала.
И снисходительно посмотрел на меня. Я покаянно развел руками.
Тут отец взглянул на часы и объявил, что пора смотреть новости.
– Опять на Майдан собрался, - хмыкнул я.
– Небось с утра ни одной программы не пропустил! Боишься, что оранжевая революция пройдет без тебя?
Странно, но он даже смутился на мгновение. Видимо, киевские дела действительно достают его по-настоящему.
– Это же моя родина, сынок. Родина, которую я вряд ли уже увижу. Кстати, до революции Майдан назывался Думской площадью…
И вдруг он продекламировал:
Мой прадед из донских казаков. Мой дед в НКВД служил И, как герой, на Думской площади Фашистами расстрелян был!– Ничего себе!
– оторопел я.
– И чьи же это вирши?
– Чьи… - туманно произнес отец.
– Погоди-погоди, - не поверил я своей догадке.
– Неужели твои?
– Представь себе.
– Он все-таки немного смутился.
– Вдруг вспомнил сегодня. Мне тогда было лет тринадцать, седьмой класс киевской школы… Я был настоящим советским мальчиком, хорошим и очень правильным. Вдруг захотелось написать свою «Родословную». Окна нашей квартиры выходили как раз на Думскую площадь. Часто, стоя у окна, я пытался представить себе, как это все было. «Родословную» писал, а о том, что четверо братьев моей бабки служили у белых и погибли в Гражданскую войну, не знал.
– А как этот самый дед, который в НКВД служил, к немцам-то попал? Чего он в оккупации-то оказался?
– Выполнял задание партии - организовывал в занятом врагом Киеве партизанское подполье, а кто-то его немцам и сдал. Мама мне говорила, что это был какой-то дворник. Вот как раз там, где сейчас оранжевые митингуют, его и расстреляли.
– А теперь там другая страна, - сказал я.
– Другая, - легко согласился отец. Было видно, что говорить ему об этом не хочется, даже со мной. Поэтому я взял газету, которую всучил мне Бегемот, и отправился на кухню, чтобы прочитать, наконец, опус, о котором столь много интересного поведал мне отец.
Попивая холодный зеленый чай, я ознакомился с текстом уже по-настоящему - прочитал от начала и до конца. Собственно, можно было уже и не читать, настолько грамотно и ясно разложил все отец, но я прочитал, чтобы удостовериться в одной догадке, которая мелькнула у меня, когда отец стал расхваливать автора материала. И удостоверился. Автором, без всякого сомнения, был мой давний университетский друг и бывший начальник времен журналистской деятельности Женька Веригин. Отец, конечно, этого вычислить не мог.
Когда я уходил, на огромном экране телевизора в который раз показывали киевский Майдан и Крещатик, запруженные толпами возбужденных людей с оранжевыми флагами, повязками, ленточками.
Глава 7
Агентский договор
– Прямо с поезда двигаем на Майдан! Нам надо засветить наш флаг, тогда это будет акция!
– Главное, попасть в телекамеры, иначе никакой акции не будет.
7
Договор, по которому одна сторона (агент) обязуется за вознаграждение совершать по поручению другой стороны (принципала) действия от своего имени, но за счет принципала, либо от имени и за счет принципала.
– Ребята, так у нас флаг - синий! Подумают, что мы за Януковича!
– Надо привязать к нему что-нибудь оранжевое!
– А что у нас есть?
Мои соседи по купе, судя по всему, члены какой-то молодежной анархистской организации, вырабатывали диспозицию своих действий в революционном Киеве. Две некрасивые, неряшливые, но страшно озабоченные своей героической миссией девочки в оранжевых колготках и худющий парнишка с нечистой кожей, тревожными глазами и болезненно длинными, беспокойными пальцами ехали вдохнуть «воздух свободы» и продемонстрировать киевским борцам с тоталитаризмом, что лучшие люди России с ними и скоро на Красной площади тоже появятся революционные палатки.
Ребята были хорошие, но какие-то уж слишком неухоженные. Печать прошлых жизненных неудач и страданий лежала на них. Судя по всему, они не прочь были завязать какой-нибудь революционный диспут с представителем старшего поколения, отставшего от жизни и обуржуазившегося до безобразия, каковым им представился я, но мне было не до них.
С утра я приступил к розыскам Веригина и быстро установил, что он уже несколько дней пребывает в Киеве, шлет оттуда боевые репортажи с фронтов «помаранчевой» революции, и неизвестно, сколько еще он там пробудет. Конечно, можно было позвонить ему и задать пару нужных вопросов, но у меня не было никакой уверенности, что Веригин так прямо на них и ответит. Да, мы давно знаем друг друга, но если за его материалом о «Крокете» есть что-то серьезное, откровенничать по телефону он не станет. А там что-то явно было. К тому же Веригин знал, чем я занимаюсь в конторе Бегемота. А еще как опытный журналист он знал, чем вообще занимаются подобные конторы. Что поделаешь, мы живем во времена коммерческих тайн и свирепой борьбы за выживание, поэтому рассчитывать, что даже друзья по первой же твоей просьбе введут тебя в курс своих деловых операций и интересов, давно уже не приходится.