Припасть к корням
Шрифт:
— Да, но все дело в числе, а не в умении. И в стрелках на вышках, когда преступников выводят погулять во двор.
Она посмотрела на меня и улыбнулась, так скупо и печально, что детские ямочки на ее щеках превратились в глубокие складки. Ее волосы были так же легки, как и в те годы, когда мы проводили с ней летние каникулы; правда, кажется, теперь она что-то подкладывала в пучок для объема. Лицо стало тоньше, а щеки опали. Когда-то они были пухлыми, и Джина стала первой девочкой, которую я поцеловал невинным поцелуем кузена, который понятия не имеет, чем все это может закончиться.
Теперь ее взгляд был далеко не детским; она жаждала мести, хотела, чтобы мир стал еще более
Шай была одной из тех, о ком пишут на первых полосах газет, если хоть какие-то подробности об их исчезновении попадаются на глаза редакторам новостей: «ПРОПАВШУЮ ДЕВУШКУ ВИДЕЛИ В ПОНЕДЕЛЬНИК НОЧЬЮ. СЕМЬЯ ПРОПАВШЕЙ СТУДЕНТКИ КОЛЛЕДЖА ВЫСТУПИЛА С ТРОГАТЕЛЬНЫМ ЗАЯВЛЕНИЕМ». Это продолжается до тех пор, пока кому-то из поисковой группы не повезет, или собака какого-нибудь бегуна трусцой не остановится у кучи выброшенных на берег водорослей и не станет лаять так, что ее не остановить.
Но мы даже этого были лишены. Шай так и не нашли. Это была самая милая девушка из тех, кого мне доводилось встречать. Она и в девятнадцать лет регулярно навещала бабушку и, словно Красная Шапочка, верила в то, что все волки ушли. Единственно, что удалось обнаружить — окровавленный лоскут ее блузки, зацепившийся за ветку в полумиле от дома, где родилась наша мама. Ее останки, как я подозревал, скорее всего покоились на дне шахты, были утоплены в трясине или зарыты в такой чаще, что теперь уже не оставалось ни единого шанса их найти.
Участие в трех поисковых операциях подорвало мою веру в человеческую порядочность, а работа в Департаменте наказаний не оставила никаких иллюзий по этому поводу.
В деле Шай я всегда подозревал худшее — потому что очень хорошо знал, на что способны люди, даже очень хорошие мальчики, даже я сам.
Обойдя с фотоальбомом всю округу и обзвонив всех сокурсников, в тот первый вечер мы почти ничего не узнали. Джина легла спать пораньше. Я остался наедине с ночью и, сидя в бабушкином кресле, вслушивался в нее до тех пор, пока мне стало чего-то не хватать. Я встал и вошел в ночь.
Тогда в этой глуши не было кабельного телевидения, и бабушка не завела себе спутниковую тарелку, а обходилась допотопной антенной, прикрепленной к одной из стен дома. При ветре мачта всегда скрипела, как флюгер, которому мешают выполнять свое предназначение, это завывание было слышно и в доме, в ветреные ночи под него было почти невозможно уснуть. Я использовал мачту как лестницу, чтобы забраться на крышу и вскарабкаться по черепице на самый конек.
Как и сейчас, я видел вдали огоньки, сентябрьский ветер гнул деревья, было видно лампу на далеком соседском крыльце и автомобильные фары на дороге. Но вокруг, несмотря на луну и россыпь звезд на небе, была самая темная ночь из тех, что я когда-либо пережил.
Я слушал ее и открывал для себя.
Я почти не помнил тех долгих летних каникул, которые мы здесь проводили. Сколько они длились — две недели, три, месяц. Когда сюда съезжались все мои двоюродные братья и сестры, мы спали в одной комнате вчетвером или впятером. Бабушка укладывала нас и рассказывала на ночь какие-то истории: иногда про животных, иногда про индейцев, иногда про мальчиков и девочек, таких же, как и мы.
Я ни одной из них не помню.
Только одну бабушка рассказывала снова и снова, и она застряла у меня в памяти. Остальные были пересказом давно известных сказок, ничего особо выдающегося. Я знал, что животные не разговаривают, хорошие индейцы настолько непохожи на меня, что я не мог себя представить в их роли,
Но истории про Лесного Странника… они сильно отличались от всех остальных.
«Это я его так называю, — говорила Эвви, — так называла его и моя бабушка. Он такой большой и старый, что у него нет имени. Как у дождя. Ведь дождь не знает, что он дождь. Он просто падает, и всё».
Она рассказывала, что он постоянно передвигается из одной части страны в другую. И никогда не спит, правда, случается, что он ложится в лесу или в поле и отдыхает. Он огромный, говорила она, такой высокий, что облака иногда застревают у него в волосах, — когда вы замечаете, как быстро бегут по небу облака, это значит, что он рядом. Но он может быть и очень маленьким, забраться в желудь и напомнить тому, что пора прорасти.
Его нельзя увидеть, даже если смотреть каждый день тысячу лет, но иногда можно заметить признаки его присутствия. Когда во время засухи в полях поднимаются тучи пыли, это Лесной Странник дышит на них, он смотрит, достаточно ли они высохли, чтобы посылать дождь. А еще в лесу, в его доме, когда деревья гнутся в противоположную от ветра сторону.
Его нельзя увидеть, но можно почувствовать, как глубоко-глубоко в вашей душе он перебирает сердечные струны. Днем такое вряд ли случается, не потому, что его нет рядом; просто если ты правильный и хороший человек, ты слишком занят, пока солнце стоит над горизонтом. Ты занят работой, учебой или просто ходишь в гости, играешь, бегаешь по лесу и развлекаешься. А вот ночью все по-другому. Ночь наступает, когда устает тело. Ночь — для того, чтобы ты почувствовал все остальное.
«А что делает Лесной Странник? — спрашивали мы бабушку. — Зачем он живет?»
«Он любит все, что растет, и ненавидит, когда это уничтожают. А еще можно сказать, что он воздает всем по заслугам, — говорила она нам, — и следит, чтобы люди не были такими забывчивыми и самовлюбленными».
«А что будет с теми, кто его не слушается?» — обязательно спрашивал кто-нибудь из нас.
«С ним произойдут ужасные вещи, — отвечала она, — просто ужасные». Нам было этого недостаточно, мы умоляли рассказать еще, но она всегда говорила, что мы слишком маленькие, и обещала вернуться к этому, когда мы станем постарше. Но так и не исполнила обещание.
«Ты ведь рассказываешь нам о боге, правда?» — как-то спросил один из моих двоюродных братьев.
На этот вопрос бабушка тоже не ответила, во всяком случае, так, чтобы мы поняли. Я до сих пор помню ее взгляд, в котором не читалось ни «да», ни «нет», и уверенность в том, что рано или поздно каждый из нас найдет ответ на этот вопрос или не найдет никогда.
«Я однажды видела Лесного Странника, — таинственным шепотом сообщила Шай. — Это было в прошлую осень. Он смотрел на двух мертвых оленей». Никто из нас не воспринял ее слова всерьез, мы верили в охотников гораздо больше, чем в какого-то Лесного Странника. Но Шай, хоть и была совсем маленькой, не сдавалась. Охотники, говорила она, не смогли бы снова поставить оленей на ноги и отправить по своим делам.