Природа зверя
Шрифт:
– А если мои мысли и мои действия в этом самом виде, в конце концов, одолеют меня?
– Своим мыслям ты не хозяин, – согласился Курт просто, – но действия будут всецело в твоей власти. Ты, если задуматься, в невероятно выгодном положении. Ради поддержания твоей жизни тебе не надо убивать других и даже простого нанесения вреда, не опасного для жизни окружающих, не требуется. Тебе нужно лишь время, а уж этого добра полно.
– Не надо убивать… – повторил Хагнер. – Я уже убил.
– Не скажу «плюнь и забудь» – это невозможно. Однако винить себя не за что: этих планов ты не вынашивал, этого не
– Я не должен корить себя, – отозвался Хагнер тихо, – но не смогу «плюнуть и забыть»… и что тогда делать?
– Просто смирись с этим. Это сложно, понимаю, но сделать это придется, чтобы сохранить рассудок в здравии и не испакостить себе окончательно всю оставшуюся жизнь.
– А много ли ее осталось? И что это будет за жизнь?
– Будем надеяться – долгая и увлекательная.
– Что вы хотите со мной сделать, куда, на какое место в мире хотите меня поставить? Что мне дадут эти «смягчающие обстоятельства»? Что со мной будет?
– И третье, наконец, – кивнул Курт серьезно. – Ведь ты сам понимаешь, просто жить, жить как все, ты не сможешь, этот мир не приспособлен для тебя, а ты не приспособлен для этого мира. Как я сказал – ты уникален. Пока твоя уникальность не повинуется тебе самому; будь ты умалишенным, ночами впадающим в агрессию, я рекомендовал бы суду поместить тебя в особый дом призрения, под надзор хорошего духовника и лекарей, но в твоем случае этого мало.
– И что же вы будете этому суду «рекомендовать в моем случае»?
– Ничего, – коротко ответил он, пояснив, когда Хагнер вопросительно поднял брови: – Суда просто не будет, если сейчас мы договоримся. Ты, на наше счастье, парень здравомыслящий, а посему, полагаю, сумеешь понять все выгоды моего предложения.
– А что вы будете предлагать? – настороженно уточнил парнишка.
– Предлагаю обмен. Меняю твои уникальные возможности на нашу помощь в приручении твоего зверя. Предлагаю то самое место в мире, ту самую определенность. Или, если выразиться не столь патетично, предлагаю тебе работу.
– Вы… – начал Хагнер, запнувшись, и с усилием докончил, едва удерживая недоверчивую усмешку: – Вы предлагаете оборотню работать на Инквизицию?..
– На нее работают священники, карманники, профессора, шлюхи и рыцари, – пожал плечами Курт. – У всякого свои таланты.
– Но с моего таланта – какой прок? Что пользы в умении становиться животным?
– Поглядим. Любое редкостное умение приложимо к делу, вот только тебе предстоит решить, к какому именно. Ты можешь попытаться сбежать от меня и, если это получится, продолжить существовать, как прежде, прячась от людей и дожидаясь времени, когда освоишься с собой; ведь теперь ты знаешь, что это рано или поздно случится. Можешь отдаться зову
– Хотите меня выдрессировать и использовать против таких, как я?
– Помнишь, что я сказал? – одернул Курт строго, и Хагнер покривился:
– Да, помню. Я не такой, как они. Почему? Потому что вам хочется так думать?
– Потому что тебе так хочется. Избыток силы и талант к бойцовским навыкам не означают, что их обладатель должен выходить на большую дорогу и грабить путников. Иногда такие идут на военную службу, знаешь ли. Или к нам. Все зависит от собственной воли.
– Вы не ответили, – заметил Хагнер.
– А какие варианты у тебя есть еще, даже если и так? Я все их назвал; что ты выберешь? Есть, конечно, и еще один выход: головой вниз с обрыва. Однако выход, я полагаю, не из лучших.
– Я не боец, – хмуро проговорил парнишка. – Я могу, если поднапрячься, поднять мешок с камнями, знаете?.. Но при этом меня били соседские мальчишки.
– Это наживное.
– Соглашайся, Максимилиан, – просительно шепнула Амалия, снова вцепившись в его руку. – Это жизнь, наконец. Тебе не надо будет больше прятаться…
– А я думаю, – возразил Хагнер, – что, если соглашусь, меня запрячут так глубоко, что и я сам не буду знать, где я.
– Зато будешь знать, кто ты.
– Вы тоже этого не знаете, майстер Гессе, вы сами сказали об этом. Никто не знает, вашим специалистам о подобных тварях ничего не известно; а вот Ван Ален считает, что я отмечен Сатаной. И как вы можете предлагать мне работу на Бога?
– Охотничьи байки, – ответил Курт уверенно. – Все тайное, непонятное и неизвестное, а главное – опасное мы склонны приписывать темным силам, однако не всегда это справедливо.
– Тогда откуда я такой? Почему я такой? Что я такое?
– Соглашайся, – предложил Курт настоятельно. – И разберемся в этом вместе.
– Соглашайся, – эхом повторила Амалия, и парнишка отмахнулся, устало опустив голову:
– У меня нет выбора. Не знаю, для чего я упираюсь и задаю все эти бессмысленные вопросы, ведь все и так ясно. Мне больше просто некуда деться, потому что к ним, к таким – я не хочу. Просто я уже почти привык, что все так, как было вчера или год назад, и я теперь уже не могу представить, как может быть по-другому… А что будет с ней? – внезапно нахмурился Хагнер, кивнув на мать. – Ее вы просто отошлете прочь?
– Думаю, те, кто займется твоим обучением, придумают, как устроить и ее жизнь, не разлучая вас вовсе; ведь, полагаю, тебе бы этого не хотелось. Это буду решать не я, но, поверь, все устроится наилучшим образом.
– Для кого?
– Для всех. В конце концов, подумай и о матери тоже – довольно ей уже бродяжничать, прикрывая тебя от неприятностей.
– Бьете ниже пояса, – заметил Хагнер угрюмо. – Только это ни к чему. Я уже говорил – у меня нет выбора.
– Подписи кровью брать не стану, – возразил Курт, – но хочу, чтобы ты это сказал. Пусть недосказанностей не будет.