Пришельцы и единороги (Городские легенды)
Шрифт:
– Да, это сила, – признал один из пьяниц и взялся за пластиковый стаканчик с вином, однако тотчас с проклятьем выронил его и уставился на свои пальцы возмущенно, как бы намереваясь спросить у них: какого черта они его предали?! Его, своего доброго хозяина, который каждому из них придал кривоватую татуировку: буквы К, О, Л, Я – и Н на мизинце!
Не один только КОЛЯН испытал потрясение в тот странный миг. По всем газонам волной пробежали чихание, кашель, недовольные вопли и сдавленные стоны: пиво, вино, все коктейли и даже водка «Абсолют», которая
– Невозможно стало отдыхать, – сказали респектабельные бомжеватые пьяницы. Они поднялись с насиженного места, бросив там и испорченное вино в пакете, и пластиковые стаканчики, слегка оплавленные после взорвавшегося корейца, и с недовольным видом побрели прочь.
Молодые проповедники, кто не был занят погрузкой оборудования, стремительно и дружно разбежались по газонам, раздавая присутствующим пригласительные листки на свои еженедельные собрания. Многие брали – из вежливости, сострадания или любопытства.
Зимний художник
Пушистый белый день заканчивался; было три часа. Небо уже поблекло, солнце из золотистого сделалось совсем грустным. Пора было ехать на встречу с Чупрыновой.
Чупрынову звали Варя, и она была настоящая валькирия. Такой, во всяком случае, то и дело представлялась она Диме, когда проносилась на роликах: высокая, широковатая в кости, с развевающимися светлыми волосами. Они и познакомились во время катаний, когда Петербург заполнялся роллерами, и Дворцовая площадь превращалась в многолюдную карусель с невидимым центром притяжения в самой сердцевине Александринского столпа.
Дима заметил эту девушку издалека: она каталась не слишком уверенно, но как-то исключительно дерзко, и когда она проезжала мимо, Дима вполголоса пропел тему Валькирии из Вагнера. Она обернулась, пронзила его гневным взором и едва не упала. Его это насмешило, он подхватил ее за руку, и остаток вечера они катались вдвоем.
Дима был по призванию художником. Он то учился, то не учился, то вдруг решался взять себя в руки и поступить в Мухинское училище, после чего запирался в своей комнате и не выходил оттуда неделями – творил. С родителями у него возникали из-за этого всякие сложности, поэтому предложение Чупрыновой перебираться к ней и «перестать лицемерить» было воспринято им с удовольствием.
И они стали жить вместе. Поначалу у них все получалось, и они уже стали воображать, будто избежали всех тех глупостей, которые натворили их родители, но затем вдруг явился пресловутый «быт» и начал стремительно «заедать».
Дима так и выражался:
– Ты, Чупрынова, иной раз заедаешь меня совершенно как Чацкого – среда.
– Почему не четверг? – скучно фыркала Чупрынова.
Но ссоры из-за того, что кто-то не вынес вовремя мусор, продолжались. Дима терпел. Все-таки жить с Чупрыновой ему нравилось. Она его понимала. Или делала вид. В таком случае – удачнее, чем мама.
Можно было не ложиться спать вовремя, не завтракать и обедать
«Если ты Вареньку любишь, – советовала мама, когда Дима заскакивал к ней на домашний пирог или просто так, по пути из пункта «А» в пункт «Б», – постарайся не ссориться. Попросит о чем-нибудь – сделай. А там, глядишь, и ссориться не будете».
«Да мы не ссоримся», – говорил Дима, отводя глаза.
«Вот и хорошо, – проницательно не верила мама, – вот и прекрасно, что не ссоритесь. Детей заводить еще не собрались?»
«Нет», – быстро отвечал Дима, давясь, доедал и уносил ноги.
Ни он, ни Чупрынова никаких детей пока не хотели. И меньше всего Дима желал обсуждать этот вопрос с мамой.
Согласия с подругой у Димы все не получалось и не получалось. Просьбы Чупрыновой были незатейливы, но почему-то всегда заставали Диму врасплох. Сегодня, например, она сказала:
– В половину четвертого встреть меня, пожалуйста, на Технологическом. Я поеду от предков, наверняка с дачи огурцов навезли и меня навьючат.
И вот время подползало к трем, а Дима смотрел в стену и пытался вспомнить, какую станцию метро назвала Чупрынова: Технологический или Политехнический. Если бы она еще сказала – «Техноложка» или «Политех», можно было бы восстановить в памяти звучание слова, так ведь нет! Он точно помнил, что она сказала – какой-то там институт. Технический.
Дима решил рассуждать логически. Предки Чупрыновой возвращаются с дачи и желают наделить дочь свежими огурцами. От еды Чупрынова никогда не отказывается, поэтому наберет полные авоськи. И будет его ждать на станции метро»…технический институт».
Если они едут с дачи, то логичнее предположить, что выйдут из электрички поближе к станции метро. То есть – на окраине города. То есть – на «Политехническом».
У Димы окончательно испортилось настроение. «Политехнический» находился на так называемой «разорванной» ветке метро: лет десять назад там произошла авария, обвалился тоннель, и теперь для того, чтобы из центра города добраться до «Политеха», нужно делать пересадки наземным транспортом.
Однако делать нечего. Чтобы укрепить решимость, Дима представил себе Чупрынову с авоськами. Вышло устрашающе. Он быстро нарисовал карикатуру на листке бумаги. Чупрынова, очень похожая, что-то безмолвно кричала, мультяшно разинув рот. Гневалась.
Дима одолел шнуровку зимних ботинок, влез в куртку с капюшоном и покинул квартиру.
Зимний день пощипывал лицо дружески, солнце делалось все печальнее, город тонул в снегу. Тащиться на «Политехническую» не хотелось – болезненно. Дима не любил эти места. Все чужое, необжитое. Больше всего на свете он боялся там заблудиться. Однажды он заплутал в том районе и едва не отморозил себе уши.
«Не буду выходить из метро, – обещал он себе. – Подхвачу Чупрынову и обратно прыг на эскалатор…»