Пришельцы. Выпуск 2
Шрифт:
Вскакиваешь.
— Ах, да! Я забыл позвонить Сидорову…
Звонишь, но разговариваешь вяло, будто б это не ты его побеспокоил вечером, а он тебя.
— Ах, да! Свести все расчеты воедино. Завтра надо будет выкладки огласить.
Садишься, но пяток арифметических примеров превращается в огромную пытку. Не то! Ощущение неполноты остается. Хоть даже страничку отчета вензельками разрисуй.
— Ах, сложить сумку!
Не то!
— Ах, записаться на прием!
Не то!
— Ах, не забыть поздравить тещу…
Не то!
— Ах, утром в бассейн!
Не то!
— Ах, отчет по командировке, да квитанции…
Не то! Не
Что-то ненасущное. Что-то не остронеобходимое. Как запах. Как забытая мелодия. Как старая привязанность. Как отсутствие любимой женщины рядом. Как тяга на родину — в то место, где родился. Что-то, что иногда лишь бывает. Что-то, без чего можно жить. Жить спокойно и достойно. Без нервов и лишних эмоций. Без пустой мечты. Без мнительности. Что-то, что не дает прибыли. Что-то, что заменяет азарт, страсть. Что-то, отчего исчезает эта маета. Что-то не присутствует, что могло бы быть — ан нету. Без этого и дышится на самом деле свободней. Без этого и в боку не колет. Без этого и жена не ворчит. А, вишь, оно бывает. Как бы и ненужное… Ненужное. Но… необходимое.
Пашет, пашет пахарь пашенку. Вроде и не устал. Да остановился. И в небушко гляди-ит. Глядит. Ладонь козырьком. А то и ляжет под кусток да песенку длинную про степь да ямщика затянет. Пахать да пахать еще. Летний день год кормит. А мужичок маковку задрал — и пользы в том никакой. А под облачком лунь кружит. Тоже делом занят. Добычу высматривает. А кажется — безделье, да свобода! Да полет этот круга-а-ами. Кружи-и-ищами. Просто так. Ни за чем. Не за мышью. За красотой. Допоет пахарь. Отхлебнет водички из туеса — да опять за сошеньку. Опять в борозду. И снова. Рутина. Чернозем. Отвал лемеха. «Шр-р-р» — пластается земля-матушка. Будем с урожаем.
А что ж глядел, да время терял? Да бог ведает зачем.
Белил я — белил комнату. Да бросил все — стал в окно на мокрый снег глядеть. Как он в сумерки наискось… Белый, крупный, на фоне темных стволов пролетает. Красиво-о. Ваша правда — да толку в том чуть.
— Ну что, Николай, — кричат, — добелил стену-то?!
— Ага, — кричу, — почти!
Ощущение заполненности мира — предметами, существами, мыслями, Богом, оно исчезает, стоит только ответить первое «Ага». А уж когда обосновываешь и уточняешь исполненный объем работы, вовсе пропадает. И опять мир негармоничен. И опять только окна, забрызганные мелкими конопушками извести. Там, где оторвалась газета. И ни косых хлопьев, ни сосновых темных стволов, ни молодой луны в мутном мареве…
Так о чем это я? Ах да! О любителях фантастики.
Да, ребята. Есть такие. Есть эти два кирпичика, выпавшие из стены мироздания. И, фигурально выражаясь, каждый раз, когда легкие ощущают вакуум — вдыхаешь этот оранжевый крапчатый воздух. Готовишь раствор, оббиваешь мастерком засохшие цементные неровности. Вычищаешь мусор из ниш. Понимаешь необходимость необязательного. Постигаешь нужность непрактичного. Овладеваешь неважным. Пытаешься воссоздать гармонию.
Придешь с работы. Наскоро перекусишь недосоленным борщом. Вечерней работы — невпроворот. Подбить. Скомпоновать. Найти. Составить. Сытый желудок предлагает придавить затылок к мягкому. И если гипнос еще на подходе, посмотреть вполуприщур на экранное мельтешение. Сутра — снова «в бой». Да и семейных дел — вагон. Условно говоря — гвоздь надо забить, вынуть клещами, выпрямить и вбить в другом месте. Да не тут-то было. Садишься. Берешь листок ну или по «клаве» стучишь. Получается самое начало — слово «Рассказ». А тут еще и прилагательное
Пишешь еще только завязку — и улыбаешься — а что скажет этот? А за что похвалит другой? А на что укажет критическим рубилом третий. Что-то должно быть в жизни, чем заниматься не надо, а можно. Что-то, чем можно не заниматься, а заниматься хочется. Надо. И пусть нельзя в полной мере. Да и кому нужна эта мера, будь она полной. И кто бы нас, скажем, кормил, одевал, обувал, если б мы всерьез восприняли несерьезное? Если б мера стала чрезмерной. А иногда увлечешься — аж до оскомины. Надоедает, превращаясь в труд. И думаешь — «какая гадость, какая гадость эта ваша заливная рыба». Зачем себя и потенциальных троглодитов мучить? И опять — в работу — в семью — в штампы.
И так уже не один годок. Существует творческое сообщество фантастов. Разбросаны они по разным городам. Выдумывают они всякую всячину. Которой и нет. И быть не может. Да и для кого выдумывают-то? Для кого записывают — непонятно. Для толпы поклонников? Да нет — нет их, поклонников. Для гонораров? Да и гонорары никто не платит (хотя зря!). И не для себя тоже. Нет. Говорят люди в сторону горизонта. Общаются с невидимым. Посылают мысли в единый космический банк Разумного, Доброго и Вечного. Кто-то ведь слышит. Хотя бы один человек. Хотя бы один разум.
Все же некая общая аура вдохновительной необязательности витает над этими социальными частностями. Все-таки болеем мы ненормалинкой, время от времени идя на поправку. Но никогда не выздоравливая. Поскольку точно знаем. Когда-нибудь в суете многочисленных буден, может быть, через месяц, может быть, через неделю, через день, все мы, — возвращаясь с работы, хватаем, что попадется под руки, — ручку ли, карандаш, клавиатуру, фломастер. Хватаем, чтобы записать новый сюжет, завязку или очередную главу. Лихорадочно спешим от строки к строке, понимая — вот оно, новое обострение.
1 декабря 2011 г.
Николай Бондарев
Вестники будущего
«Творю все новое…»
Как директор частного книжного издательства и начинающий писатель-фантаст (середина и конец девяностых) я не мог не анализировать причин перекоса читательского интереса в сторону остросюжетного жанра.
Соотношение реализуемой нами детективной литературы и фантастической было примерно двадцать к одному. То есть если остросюжетной продукции мелкооптовые и розничные торговцы разбирали почти шесть тонн («КамАЗ») в неделю, то фантастики всего пачек пятьдесят.
И совсем удручающ был спрос на поэзию: ее пачками, кроме сборников Пушкина, вообще никто не брал. Но это отдельный разговор.
А предложение фантастики в это время сотнями московских, питерских, ростовских и прочих издательств было само по себе фантастикой.