Пришельцы
Шрифт:
– Так уж и не способен?
– Фантазии, у тебя. не хватит на такие шутки. Это - первое.
– А второе?
– Второе? Возможностей у тебя нет. Технических возможностей. Ты же не изготовишь в срочном порядке полторы тысячи штук транзисторов и телевизоров новейшей конструкции. Кстати, дай-ка я поглажу, кто и как Лямкина демонстрировал.
– Ольшанский без разрешения взял черный аппарат в виде картона, прислоненный к смородиновому кусту. Суходоловский аппарат на поверку оказался нелегким и совсем не плоским.
– Ты, говоришь, про Атлантиду написано?
– Смотри, увидишь
На верхнем правом углу было и впрямь написано: "г. Атлантида, 1983 г., май." Рядом и чуть ниже этой строчки стоял пятиугольник - Знак качества. Ольшанский закрыл глаза и покачал черный телевизор на руках, прикидывая, сколько же он весит? Килограмма, наверно, четыре он весил, не меньше.
– Наверняка безламповый, а?
– Наверно, - ответил Гриша Суходолов и равнодушно кинул вниз камешек.
– Японцы делают без ламп, мы - отстаем.
– Мы отстаем. Но не японская же это штука, как ты думаешь?
– С чего, поди, японская-то? Разве что ради рекламы подбросили коварным способом, так зачем там Атлантида?
– Действительно, зачем? Вроде бы как собаке пятая нога, а?
– Пятая или шестая, при чем тут все это? Пришел домой - я у бабки одной пол-избы снимаю - пришел, лежит на столе. Вертел, крутил... Ни кнопок, ни обозначений никаких. Ни рожна. Потом заработал.
– А как же им тогда управлять?
– Голосом. Скажешь: "Покажи, пожалуйста, первую программу". И - начинает.
– А Лямкин тут при чем?
– Ни при чем вроде, а кажет и про Лямкина. Я давеча смотрел, так он чай пил у молодухи одной. Ничего себе молодуха. Мужик заморенный, алкоголем придавленный, а туда же - чай пьет. Вообще-то женщин не поймешь, они и таких любят.
– Голова у меня, Суходолов, кружится от ваших чудес.
– У меня, представь, тоже кружится. Ну и Что с того?
– Чутье мое подсказывает, интуиция подсказывает: ты, Суходолов, многое знаешь.
– Я вообще, товарищ следователь, человек начитанный. Разносторонний я.
– Давай серьезно!
– Давай серьезно.
– Помоги ты мне разобраться, где тут собака зарыта? Войди ты в мое положение, прошу!
– Ольшанский прижал руку к сердцу и даже слегка поклонился бухгалтеру.
– Сделай такое одолжение!
– Рад бы помочь, милай, да ведь сам не в курсе, ей-богу!
– Гриша вздохнул с неподдельной горечью, безусловно сочувствуя государственному человеку, и тоже приложил ладонь к сердцу: не обессудь, дескать, но мы тут ни при чем.
3
На дворе смеркалось, и председатель Сидор Иванович Ненашев включил настольную лампу. Он сидел на кухне за столиком и в красной записной книжке мягким карандашом писал себе планы на завтра. По пунктам писал: первое, второе, третье, четвертое и так далее.
Над лампой вилась летающая рать, мелкая и покрупнее, эта рать, если вслушаться, издавала тихий стон, будто струна на исходе ноты. "Тоже ведь говорят!
– сделал открытие председатель.
– Тоже, значит, пересуды ведут про то, как жить дальше. Да, еще надобно побеседовать с дояркой Варей Бровкиной, с лямкинской женой. Какая она ему взаправду жена, и какой он ей муж! Сожители. Умотал мужичок с котомкой невесть куда, а эта извелась вся: на работе стенает, дома стенает. Присохла, выходит. Найти бы Варе-то доброго человека, да где его найдешь: добрые-то загодя порасхватаны, а шалоболы всякие никому не нужны. Итак, вызвать доярку Бровкину и побеседовать с ней по-отечески, чтобы не убивалась понапрасну и всякое такое: пусть развеет грусть-тоску по ветру: Лямкин-странник домой явится - куда ему деваться-то!
Сидор Иванович отодвинул в сторону записную книжку, встал, чтобы включить чайник, заглянул в окно, протяжно сказал "оо-ой!" и закусил губу. "Не было гостей, да вдруг нагрянули!" Вдоль штакетника, как баржа по тиховодью, плыла Вера Ивановна Клинова, и плыла она прямехонько к председателю домой. "Что люди думать станут, калина-малина!" - произнес вслух Ненашев и застонал. Последнюю неделю Вера Ивановна чуть ли не до слез опечалилась тем, что Сидор Иванович не имеет трехразового питания и по той причине может до срока сгореть на работе. "Здоровые мы всем нужны, - повторяла Вера Ивановна бессчетно, - а больные, поверьте мне, они всем в обузу." Упрямая эта женщина каждый вечер, начиная с понедельника, приносила в судках полный ужин: суп, второе и компот. Ненашева эта ее забота мучила несказанно: ведь кроме всего прочего у Клиновой был живой муж, колхозный механик, и ему каждодневные вечерние отлучки половины своей вряд ли придутся по сердцу. И люди еще. В деревне все как на ладони, - тут от дурного глаза не укроешься! Что делать? Прятаться уже поздно, тем более на кухне горит свет. Беда!
У порога, в темной прихожей, Вера Ивановна интимным шепотом объявила, клонясь к самому уху председателя:
– Пельмени сегодня!
Пахло от женщины горьковатыми духами и теплой домашностью, у живота обеими руками она держала большую супницу, прикрытую вафельным полотенцем, и томно улыбалась, крашеные ее ресницы часто подрагивали. Председатель подхватил супницу, коснувшись нечаянно мягких пальцев гостьи.
– Поставьте это на стол, Сидор Иванович.
– Что поставить?
– Пельменя.
– А, да! Конечно. Напрасно вы. Вера Ивановна, дорогая, опекаете меня, неловко ведь, поймите. И люди, опять же...
– Что люди, Сидор Иванович?
– Ну это. Всякое могут придумать; злые языки, как давно сказано, страшнее пистолета.
В глазах женщины, больших и влажных по причине умиления, испытываемого от собственной доброты, мелькнул огонь сукой и дерзкий, подбородок ее двинулся вперед с неукротимостью:
– Плевать я хотела на всякие там пересуды! "Да!
– подумал Ненашев, вжимая голову в плечи. С ней шутки плохи: любому сдачи даст по скуле с оттягом, весьма, понимаешь, решительная особа!"
– А муж?
– с печалью в голосе поинтересовался хозяин, теребя седую шевелюру.
– Ваш муж.? Вы бы с ним приходили, что ли...
– Мой муж не ревнив, Сидор Иванович.
– Ага, ясна.
– Нечего Сидору Ивановичу ясно не было, он стоял поникший и вяло перетаптывался.
Гостья взяла инициативу на себя:
– Я не ужинала, так поужинаем вместе, тем более сегодня - суббота.
– Ага, суббота. Да ради бога, прошу!
– На кухне будем или в зале?