Пришельцы
Шрифт:
– Да хоть завтра.
– Я приду с утра, помогу - моя голова покрепче твоей будет. И читаю я больше твоего.
– Трепло ты, ей-богу!
– По рукам: завтра часиков в восемь и жди. Следователь ничего не ответил бухгалтеру, он поднялся, взял портфель и вышел, не попрощавшись, он хотел остаться наедине, чтобы обмозговать нерядовую ситуацию. Шел он по улице пьяной походкой и не выбирал дороги.
2
На следующее утро Олег Степанович Ольшанский имел к самому себе в первую очередь, ну и к Грише Суходолову, если он явится, как обещал, такие вопросы:
Первое. С помощью какой силы геолог гражданин Ковшов вознесся на глазах изумленной публики, растворился в небе, и не было его на работе без малого двое суток, а вернулся
Второе. Отчего помер в бане и потом воскрес во время похорон, которые, как известно, сопровождал самодеятельный духовой оркестр, поэт и скотник Никина Лямкин?
Третье. Откуда взялись разнообразные дефицитные товары на складах сельмага? Почему на товарах, даже на седле, стоял Знак качества, стоял также и адрес завода-изготовителя: Атлантида?
На эти вопросы Ольшанский мог бы, конечно, теперь ответить, но от него требовался не ответ, а преднамеренное сокрытие тайны. И скрыть ее было трудно, почти невозможно, это следователь уяснил для себя с полной очевидностью.
Гриша Суходолов внимательно прочитал вопросы, сформулированные довольно лаконично в записной книжке синего цвета, и с легкостью заявил:
– Вывернемся! Самый трудный вопрос насчет Витьки Ковшова. Тут у меня вариант на ходу явился. Внимай. Значит, так. Витька похаживает к разведенке Клавке Царевой, к завмагу. Ну, вот. А Клавка варит бражку, заметь себе, на вишне (у Клавки родня есть, присылает вишню-то), а ее косточки выделяют синильную кислоту. Синильную вроде? А та кислота, синильная вроде, в свою очередь, навевает кошмарные видения. Витька нахлебался этого самодельного питья, ну и накатилось на него. Вот в таком разрезе и наяривай свою объяснительную:
– Это не объяснительная!
– Ну, какая разница. Акт, допустим, какая разница. Или у вас версия в ходу. Ну, неважно.
– Но люди. ж видели?
– Многие у Клавки вишню берут и тоже брагу варят, у нее цвет хороший, и пьянит она. Вывод напрашивается сам собой: и зритель, очевидец, был тоже в нетрезвом состоянии. Это, конечно, клевета на моих земляков, но что поделаешь - так надо. Так надо!
– А участковый Голощапов как же?
– Голощапов смолчит - в интересах вашей фирмы хотя бы. Потом, ведь он мог поддаться коллективному гипнозу. Наука такие случаи в активе имеет, я читал.
Капитан Ольшанский, округлив щеки, долго выпускал из себя воздух и подвел итог:
– Балабол ты и есть балабол! За такое, с позволенья сказать, расследование с меня штаны спустят и отправят голым в Африку.
– При чем тут Африка? А правду писать нельзя, сам понимаешь: Федор-то, он все слышит и все видит, отстранит тебя от дела, и - точка.
– Как это - отстранит?
– Уничтожать тебя он не станет, ясно: цивилизация ихняя, судя по некоторым фактам, весьма гуманная, он в твое подсознание вмешается, сам же наблюдал.
– Наблюдал...
– Вот в таком разрезе и валяй. Насчет товаров в магазине свое начальство озадачено не меньше тебя, пусть сами ответ ищут, с этой стороны мы подстрахованы крепко. Ну, удачи тебе, я тороплюсь, некогда сегодня, честное благородное слово, а так я бы тебе помог - от чистого сердца.
– Сгинь с глаз моих, помощничек!
Когда Гриша ушел, следователь заложил руки за спину и стал прохаживаться по веранде - на ходу думалось как-то легче. Ему льстило то обстоятельство, что пришелец его вчера не отключил и доверил тайну. Конечно, иметь в виду карьеру и деловой престиж какого-то там следователя Федору Федоровичу невдомек (почему, кстати, его так зовут, забыл спросить?), но как скрыть существо дела и не поколебать одновременно, свою репутацию? Остается одно: сочинить сказку. Сказкам никто не верит, но другого выхода не маячит, а там - будь что будет.
Мы не станем здесь цитировать и тем более излагать в подробностях донесение, вымученное следователем Ольшанским и представленное в качестве отчета о проделанной работе вышестоящим инстанциям. Хороший сыщик не всегда хороший сочинитель. Начальство свое капитан потешил вдоволь: сказку о происшествиях в колхозе "Промысловик" читали полковники и даже два генерала. Последний генерал, самый главный, суровый и седой, весь рабочий день рыдал от смеха в своем кабинете, холодном и большом. За семь лет пребывания в приемной: у телефонного пульта секретарша не видела ни разу даже скупой улыбки на устах своего шефа, нагруженного сверх всякой меры заботами государственного порядка. Когда самый главный просмеяло я (дело было к вечеру), то вызвал начальника следственной части посоветоваться о том, гнать автора рапорта из органов. немедленно или же немного, спустя? Если автор рапорта не только слаб умом, но еще и морально неустойчив, то и тянуть нечего. Выяснилось, однако, что капитан Ольшанский на самом хорошем счету, а что же касается событий в. селе Покровском, то они не укладываются ни в какие рамки и во многих моментах не поддаются объяснениям с точки зрения повседневной реальности. Самый главный тогда; просидел над материалами расследования почти до утра, он нашел немало промахов в деятельности своих подчиненных, но не нашел, конечно же, четких ответов; на поставленные вопросы. В итоге вызрело твердое решение тряхнуть стариной и самому распустить концы.
Забегая вперед, скажем: генерал опростоволосился по многим причинам; и главная из них состояла в том, что всякому - свое: не мог же, судите сами, человек такого ранга перевоплотиться, например, в бродягу или агента. госстраха, чтобы приглядеться всевидящим оком изнутри бытия, порасспросить народ как: бы мимоходом, попросту о том, о сем и докопаться в конце концов до сути. Генерал прибыл в Покровское со свитой, прилетел в ферме и при регалиях, его боялись собаки; коровы за двое суток, которые начальник с подчиненными провел в селе, заметно снизили. надои; люди же непременно хотели посмотреть живого, генерала, на вопросы же отвечали туманно, боясь оплошать перед таким заметным лицом.
Генерал имел доверительную.. беседу с председателем колхоза Сидором Ивановичем. Ненашевым и сразу после этой беседы отбыл восвояси. Участковый Голощапов получил приказ каждый день. отправлять по почте в адрес областного управления отчеты о ТОМ, что происходит на селе. Грамотешку участковый имел невеликую, он потел над бумагой со стоном и вздохами, одновременно он подал заявление об отставке, поскольку имел на то полное основание и по возрасту, и по стажу. Несколько раз участковый прибегая к помощи главбуха Гриши Суходолова, в результате приходилось клеить самодельные конверты и отправлять в область бандероли. Суходолов имел застойную привычку отклоняться от темы, он обычно нажимал на недостатки в организации сельского быта и в конце каждого рапорта требовал от областных организаций немедленных и эффективных мер для налаживания полноценной жизни рядового хлебороба.
Что же касается капитана Ольшанского, то он был из командировки отозван и полюбил теперь сидеть в своем кабинете и тихо глядеть в окно, глаза его часто туманила поволока. По управлению пополз слушок, что следователь по особо важным делам втюрился по уши и предмет его лирических воздыханий - то ли заведующая столовой, то ли официантка из ресторана. Ну, а уж где страсть, там и семейная драма, и чуткие сослуживцы, как в таких случаях заведено, оставили Ольшанского до времени в покое, чему он был про себя несказанно рад. Друзья-сослуживцы, конечно же, ошибались: Олег Степанович подал рапорт с просьбой предоставить ему очередной отпуск и наметил провести его в селе Покровском. Он вдруг затосковал по таежным запахам и по тишине, которую, казалось, источали горы, источало небо, полнея величия и материнской ясности, высокое и бездонное небо матушки Родины. Он видел, как хлопотали скворцы в старом скворечнике над верандой участкового Голощапова, как ходил там по двору петух с рубиновой бородой, важный, окруженный курами, обремененный семейными заботами и сердитый, как спала на крыльце, свернувшись кольцом, черная собака и шерсть ее на восходе солнца искрилась, он слышал вздохи коровы в сараюшке, полные глубокой скорби. "Ничего мы не знаем, - думал Ольшанский, глядя в окно, - про братьев наших меньших, и узнавать ничего не желаем, вот беда! Лишь некоторым дано слегка притронуться к сути бытия, лишь избранным, наделенным великим терпением, состраданием и любопытством". Капитан признавался себе, что не только желание приобщиться к первозданной тишине толкает его на дерзкий поступок - уехать в Покровское (жена с дочерью мечтают о Черном море), его жгла и манила неотступная Тайна пришельца.