Пришельцы
Шрифт:
– Оставь свои эти… бабские штучки! – прикрикнул он и осекся: в комнату явился Пашка, снаряженный по-походному, с рюкзачком, в энцефалитке, из-под которой торчала свежезабинтованная, выпирающая вперед грудь.
– Не буду мешать, – предупредительно сказал он. – Раз ты приехал, я могу двигать отсюда. За ночь напрямую дойду. Напрямую тут близко, километров тридцать-сорок…
– Куда? – встал Георгий. – У тебя раны мокнут! Дышишь, как паровоз.
– Я же все знаю, – проговорил он. – Лобан с Шуркой погибли… Надо проводить мужиков. А потом назад приду. Мне что?.. Только дай автомат. Приловят по дороге, суки….
– Возьми, – бросил Поспелов.
Пашка
– Георгий, ты ей укол ночью поставь. А то похоже, воспаление легких… Я ей пенициллин колол, по миллиону за раз.
– Хорошо, Павел…
– Ладно, Тань, выздоравливай. Я пошел. И ничего не бойся. Мы их, козлов, все равно всех раком поставим.
Проводив десантника, Поспелов спустил с цепей собак и запер двери. Прежде чем вернуться к «жене», зашел на кухню, отыскал бутылку водки и выпил целый стакан.
Закусить было нечем, только зачерствевший хлеб да мороженое мясо в холодильнике.
Пожевал корку, запил водой, посидел, чтобы хмель достал головы и снял напряжение. Не сработало. В мозгу стоял какой-то урчащий гул, отдающийся звоном в ушах.
Татьяна приготовилась защищаться: не вставая с постели, включила ему видеокассету. Съемку делали ручной камерой, поэтому качество, по сравнению с охранными автоматическими, было отличным. Сначала общий план фермерского дома со стороны озера, балконная дверь открыта, но проем пуст, однако за легкой занавеской просматривается движение. Камера резко «наехала», крупный кадр сфокусировался и из размытого пятна человеческой фигуры соткалась Рем. Ладони рук сжаты, как приветствие, взгляд устремлен вдаль, что-то увидела, улыбнулась.
И неожиданно быстро заработала руками, пальцами и движением губ – это был типичный сурдоязык, к которому глаз давно привык и перестал замечать на экране телевизора. Передавала около восьми минут, снова сжала ладони и слегка встряхнула – с кем-то прощалась.
Затем что-то сняла со стекла закрытой створки двери, сжала, измяла в ладони и тотчас исчезла из проема. Не выключаясь, камера резко развернулась в обратную сторону – туда, куда все время был обращен взгляд Рема. Наплыла на противоположный берег, искала, вглядывалась в прогалы между соснами, уходящими вверх по склону сопки, несколько секунд изучала какой-то неясный предмет, напоминающий перевернутый венский стул оказалось, это сухая вершина сосны. И за ней, в лесном сумраке, довольно четко мелькнули две человеческие фигуры. Татьяна остановила этот кадр, подкорректировала его ручками настройки, увеличила. Две мужских спины в спортивных костюмах, у одного отчетливо виден стриженый затылок и крепкая шея, у другого, то ли ростом, то ли стоящего выше, голова скрыта расплывчатой сосновой веткой, но заметна откинутая в сторону рука с каким-то футляром.
– Дай руку, – попросил Поспелов и, опомнившись, сам дотянулся до кнопок, сделал увеличение. Это был кожаный фоторепортерский кофр.
Поспелов только сейчас присел на кровать рядом с Татьяной. Татьяна не поторапливала его и никак не комментировала видеозапись, ждала, когда он сам созреет до вопросов.
– Откуда снимала? – спросил он.
– Из воды, из озера. Сидела, как русалочка… На воде блики и крупная рябь. Издалека не видать…
– Дурочка… Чахоткой не болела?
– Я потом водки выпью с перцем – хорошо?..
– Ты хоть что-нибудь понимаешь, что она там намаячила?
– Кое-что, – скромно сказала
– Вот дуреха…
– Это вместо-спасибо?
– Да не ты дуреха…
– Ах, что это я… Туго с головой!
– Дай мне ключ! От тюремной камеры.
Она молча достала из-под подушки веревочку с ключом от висячего замка, надела ему на шею.
– Иди… Только не забудь тельняшку сменить. К женщине идешь.
– Спасибо, – буркнул он.
– Не за что! Это моя обязанность – следить за мужем.
– Да не за эту обязанность спасибо…
– Господи, совсем стала плохая… Служу Отечеству!
Он склонился и поцеловал ее в сухие, с простудными коростами, губы, вынул из аппарата кассету, сунул в карман и вышел.
Посадив Рема под замок, Татьяна все испортила, но сейчас он не мог осуждать ее за эту женскую месть – совершенно непрофессиональное чувство. Пожалуй, вряд ли кто-нибудь из всего «женского батальона» выдержал и поступил бы иначе, поймав с поличным свою сослуживицу. Это с явным врагом они затеяли бы игры, порезвились бы в своих змеиных интригах, показали бы ядовитые зубки…
Под тюремную камеру приспособили настоящую темницу – кладовую без единого окна в хозяйственном этаже, где сейчас хранился комбикорм для скота. От дикого камня стен и в жару веяло холодом, а Рем сидела в одном коротком платьице, подобрав под себя ноги на лежанке, сделанной из мешков. Она услышала шаги, узнала и приготовилась к встрече, сбросив с себя одеяло из пустых, пыльных мешков: всякое резкое движение здесь вызывало взрыв легкой мучной пыли, клубящейся под лампочкой. Минуту Поспелов смотрел на нее из дверного проема, а она – на него, исподлобья, снизу вверх, как пойманная в ловушку мышь, и усилием воли сдерживала крупную, холодную дрожь. На припудренном мукой лице и на голых руках заметны были царапины и лиловые пятна кровоподтеков – видимо, при задержании Рем оказала сопротивление, переросшее в обыкновенную бабскую драку с типичными для нее приемами и оружием. И не сказать, что Маша выглядела жалкой, сломленной и забитой. Он сел рядом, на постель из мешков с комбикормом и достал сигареты.
– Дай мне, – попросила она и торопливо, неумело закурила. – Зачем ты пришел?
Допрашивать? Пытать?
Он взорвался неожиданно для себя – рывком схватил ее за волосы, впечатал лицом в мещок с комбикормом.
– Задавлю, сучка драная! Вытряхну твою подлую душонку! Тварь!..
И в мгновение понял, что задавит. Горячий ветер кружил и мутил голову, зубы сжимались сами собой, и костистая, всегда послушная рука не повиновалась.
Между ее пальцев отброшенной в сторону руки тонкой струйкой дымила сигарета. И хоть бы одна жилка дрогнула!..
Поспелов швырнул ее на мешки, чувствуя внезапный прилив брезгливости.
– Живи пока, падаль! Сначала я тебе язычок развяжу. Сначала ты, дешевка, расскажешь мне, как и за что продала нас. Все продала. И всех!
– Это мне нравится, – усмехнулась она, преодолевая одышку. – Нам есть о чем поговорить. У нас есть общие интересы. А удавить меня ты всегда успеешь. Гляди, я же вся в твоей власти!
– Мразь…
– Ты же интеллигентный человек, Георгий! А ругаешься, как местная сволочь. – Маша вдруг сделала жалостные глаза. – Ах да! Понимаю. Твоя бывшая жена изъявила желание совершить космическое путешествие. И потому ты расстроен…