Пришельцы
Шрифт:
– Кто это – вы? Или мы перешли на официальный-тон?
– Вы – это вы все. Вся эта никчемная страна, которая еще мнит себя государством.
И потому я – против вас.
– Тоже любопытный образ. Диана, вскормленная волчицей, перегрызает волчице горло. И строит свой Рим. Занимательный город, должно быть, похож на Содом или Гоморру. Жаль, не могу тебя сдать. Ты сейчас как писаная торба, а я – дурак.
– Ты не дурак, Георгий. Поэтому тобой заинтересовались, особенно после того, когда ты ушел от засады на болоте.
– Это незабываемо, Маша! А заинтересовался твой резидент?
– Разумеется! Просто пришел в восторг. Хотел сначала убрать, чтобы не мешал, а потом приказал… стеречь тебя от всяких случайностей.
– Значит, сначала ты заманила меня в ловушку, а потом охраняла?
– Но что делать? Такова наша служба, – наигранно вздохнула и смирилась Маша.
– И у твоего резидента не пропал интерес до сих пор, насколько я понял?
– Напротив, усилился. Если бы ты прекратил еще пускать слюни…
– Неужели я кажусь тебе интеллигентом?
– Какой вопрос? Ты и есть современный интеллигент в чистом виде, заключила она. – Самое мерзкое и отвратительное качество, искусственно привитое в этой стране мыслящим людям. Оно-то и уничтожило дух нации, оно сделало вас неспособными к сопротивлению. А мне очень хочется, чтобы ты уяснил наконец, что поистине святым можно стать, зарыв в землю врагов своих живыми, как это сделала княгиня Ольга. Вот это был дух! Вот тогда вы имели право на существование.
Поспелов встал, стряхнул с одежды мучную пыль, шагнул к двери.
– Я подумаю… И попробую!
– Не забывай, тебе надо поторопиться, чтобы не стать вместо святого крайним.
Увы, катастрофа уже произошла…
– Да-да! Я помню… Обязательно попробую. Только в любом случае сначала принесу теплую одежду и постель. Никогда не смогу спокойно смотреть на зябнущую женщину.
– Это голос мужа, – вслед проронила Маша. – Я этого не забуду.
Уходя наверх за постелью, он не запирал темницу, но она даже не сделала попытки побега – а удрать было просто: открыв окно. Теперь Поспелов окончательно уверился: начни выгонять – не уйдет…
А пришельцы, тем не менее, продолжали затягивать удавку: едва Поспелов поднялся наверх, как в доме отключился свет.
Он проверил пробки – все в порядке, значит, повреждение на линии. Пришлось стиснуть зубы и переключиться на аварийное питание, но аккумуляторный блок оказался посаженным до нуля – где-то поблизости подняли в воздух «ромашку» – систему «Ореол». Когда же Георгий запустил движок электростанции и все-таки включил радиостанцию, выяснилось, что эфир забит помехами на всех диапазонах и радиопроходимость нулевая…
Оставался единственный способ связи с Москвой: по космическому телефону выйти на коммутатор погранотряда и, назвав особый пароль, попросить соединить с Зарембой по домашнему или рабочемутелефону. Это проходило в любом случае – «ромашка» не действовала на спутник связи, однако сообщение, пришлось бы шифровать и передавать голосом набор цифр. Времени на шифрование не оставалось: следовало послушать ясновидящую из темницы и поторопиться доложить о катастрофе. «Чтобы быть первым, а не крайним».
Заремба оказался в своем кабинете…
– Здравствуй, брат, здравствуй дорогой, – сразу же затрещал Георгий, задавая тон и ключ к разговору. – Все ли живы-здоровы в твоем таборе? Как повозки дошли, как лошади?
– Да слава Богу, рома! – подхватил Заремба. – А что ты так заволновался?
– Я же больного крестника с другим табором отправил, в кибитку с добром посадил, а с тобой надо было послать. С тобой бы он не пропал.
– А, рома, куда твой крестник денется? Довезут, напоят-накормят, в самый лучший шатер определят.
– Сон я дурной видел, – сказал Поспелов. – Будто кони в дороге пали, а кибитка опрокинулась все добро прахом пошло, и крестник мой убился.
– Худой сон, – Заремба сделал паузу. – Да в руку ли?
– В руку, брат, в руку. Мои сны сбываются. И в твоем таборе беда: черный человек прибился. Весь табор сглазит!
– Тоже во сне видел?
– Видел да смутно, лица не разглядел, но голос слышал. Будто шепчет тебе на ухо: посади, мол, крестника в кибитку с добром и золото туда же спрячь. Пошли мне весточку, брат, а то нет мне тут покоя и весь табор на ноги поднял. Люди обиженные, мстить будут.
– Да уж чувствую, не до сна тебе, – посочувствовал Заремба и отключился.
Поспелов добрел до своей комнаты, однако там не оказалось постели, а в окна без единого стекла тянуло холодным, преддождевым ветром, суконное одеяло, которым был завешен пустой проем, вздувалось парусом. И все-таки он лег, но, засыпая, подумал, что не сможет проснуться сам через два часа, чтобы поставить Татьяне укол..
Но вышло, спал ровно два часа. Ветер на улице не улегся и дождь не пролился, значит пойдет с утра… Поспелов осторожно пробрался в спальню «жены» – во сне она тяжело дышала, яблоки глаз двигались под прикрытыми веками: вероятно, был температурный кошмар. Он приготовил шприц и тихонько растолкал Татьяну.
– Подставляй, пора.
Едва он сделал укол, как на пульте связи замигала лампочка: Москва требо,вала срочной связи. Пришельцы сняли блокаду…
Поспелов открыл потайную комнату, не включая света, почти наугад ткнул кнопку и взял трубку радиостанции.
Голос Зарембы звучал, будто из могилы.
– Спишь что ли, хрен моржовый! Опять вещие сны смотришь?
– Сплю, – сказал Георгий. – Едва голову оторвал…
– Транспортник гробанулся в семидесяти километрах от Петрозаводска, сообщил полковник. – Дозаправился в гражданском аэропорту, взлетел и через шесть минут взорвался.