Пришелец
Шрифт:
Они отошли в свой угол, Эрних завернулся в рысью шкуру и быстро уснул, а Янгор остался сидеть рядом с ним. Немного посидев, он отвернул угол шкуры, достал большой коготь последнего убитого племенем медведя и, укрепив его в расщепленном торце полена, стал острым концом кремня сверлить его плоский край. Крутил в твердых пальцах длинный осколок и вспоминал последнюю охоту на медведя: глубокую ловчую яму с половиной лосиной туши, гнившей на дне ее почти пять ночей, пока запах не поднялся и не просочился сквозь наваленные поверх ямы ветки и не приманил старого, падкого на тухлятину зверя. Бэрг, ходивший проверять ловушки на косуль — самострелы, укрепленные между березовыми стволами и едва ли не насквозь пробивавшие костяным наконечником дротика неосторожное животное, — первым услышал глухой недоумевающий рев. Он сразу догадался, что медведь провалился в яму, утолил первый голод остатками лося и теперь пытается выбраться, полосуя глинистые стенки глубокими бороздами своих страшных когтей. Бэрг дошел до ближайшего самострела, увидел, что он разряжен, наспех осмотрел темные капли присохшей кое-где крови, прошел по следу, подобрал неподалеку выпавший из неглубокой раны дротик, вернулся, вновь снарядил смертоносную снасть и только после этого пошел в сторону рева, стараясь держаться
— Может быть, ты ей еще и споешь песнь выпи? — издевались они, щелкая зубами кедровые орешки и сплевывая в костровые кучи мелкую колкую скорлупу. — А Эрних будет играть на камышовой дудке — этим болотным крысам должна понравиться такая музыка!
От упоминания этого имени Бэрга просто затрясло. Во время последней охоты на косуль, ночью, облавой с факелами, когда они, мальчики, впервые без взрослых охотников, одни, огородив жердями большой участок леса, почти загнали животных на высокий крутой обрыв, этот золотоволосый слизняк вдруг бросил свой факел в болото, издал негромкий непонятный клич, взобрался на дерево и, освободив путь, дал косулям уйти в образовавшуюся в цепи загонщиков дыру. Он еще тогда решил, что непременно выберет случай отомстить Эрниху, неважно, что его отец — лучший охотник племени. И вот теперь он, обшаривая взглядом каждый листочек, сучок, комок травы, обгоревший обломок кости, глиняный черепок, воображал картины мести. Можно было бы попробовать заманить его в старую ловчую яму и просто забросать землей, но кто знает, не явится ли его дух Янгору после смерти? Хоть Унээт и говорит, что после перехода за Грань Тьмы то, из чего состоял человек, разделяется между четырьмя главными духами, но Бэрг своими глазами видел, как его отец, поднятый на рога старым туром и погребенный с турьим черепом на груди в яме, обложенной камнями, сидел под деревом неподалеку от собственной могилы и что-то царапал осколком кремня на плоской оленьей лопатке, а когда Бэрг позвал его, поднял голову, посмотрел на сына, бросил на мох лопатку, выпрямился и стал медленно проваливаться в древесный ствол. Бэрг смотрел на это, не в силах пошевелить пальцем, а когда отец полностью слился со стволом, осторожно подступил к дереву и потрогал кору. Она показалась ему чуть теплой. Сухая оленья лопатка валялась тут же, и на ней был ясно и глубоко процарапан силуэт тура. Бэрг подобрал лопатку, принес ее в пещеру и закопал в песке под изголовьем своего ложа: нескольких сосновых бревен, прикрытых еловым лапником и застеленных шкурой пещерного льва, убитого его отцом в далекой горной пещере. А теперь Бэрг шарил руками в опавшей листве и никак не мог найти своего мешочка с медвежьим когтем. Кто-то тронул его за плечо; Бэрг испуганно сжался, тут же схватил ближайшую раковину и бросил ее в левую ладонь вдобавок к остальным.
— Мешочек, — услышал он голос Эрниха, — твой. Возьми.
Бэрг резко вскочил на ноги. Золотоволосый юноша стоял перед ним и на раскрытой ладони протягивал ему мешочек, перетянутый заячьей жилой. Бэрг скосил глаза на воинов, но тем уже надоело дразнить его, и теперь они развлекались, бросая друг другу большой булыжник в виде медвежьей головы и на лету глуша его полет ударом кулака.
— Мой, — сказал он, — давай! — И протянул руку, глядя в глаза Эрниху: знает — не знает?
«Знаю», — взглядом ответил тот. «Скажешь?» — «Нет».
Бэрг взял мешочек, криво усмехнулся, отбросил в кусты горсть пустых раковин, повернулся спиной к Эрниху и вразвалку направился к входу в пещеру. Ее коридоры, стены залов были густо исполосованы следами медвежьих когтей. Кое-где рядом с этими бороздами виднелись глиняные, проведенные пальцами полосы, подобные водорослям, тянущимся по течению реки. Это предки кеттов, изгнав медведей из пещеры, пометили ее стены своими знаками. Но это было давно, так давно, что зарубки их Верховных Жрецов, оставленные на Главном Игнаме, сточились капающей с потолка водой.
Бэрг еще некоторое время следил за сидящим на дне ямы медведем, но тот вдруг беспокойно завертел головой, шумно втянул воздух черным, блестящим от слизи носом, отбросил обглоданную ветку и угрожающе засопел, оглядывая высокие стены ямы маленькими свирепыми глазками. Бэрг отпрянул от края, завалился набок и прокатился по плоским сухим кочкам, чувствуя, как лопается зрелая клюква под его твердой от мускулов спиной. Откатившись от ямы на расстояние вытянутой оленьей кишки, он бесшумно вскочил на ноги и быстро побежал в направлении пещеры, перескакивая через поваленные стволы и держа наперевес легкое копье с наконечником из блестящего и твердого клыка какого-то неизвестного кеттам зверя, добываемого маанами где-то в тех местах, куда на ночь проваливался Синг и где, как говорили, был Зейг, которого забили камнями. Не добежав до пещеры на три полета копья, Бэрг ступил на твердую, протоптанную многими поколениями кеттов тропу и перешел на легкий стремительный шаг. Достигнув входа, он троекратно стукнул костяным наконечником копья по каждому из выставленных наперерез ему копий стражников и, когда они пропустили его, стал неторопливо спускаться по широким каменным ступеням в глубь пещеры.
Янгор сидел перед огнем общего очага в охотничьем зале и острил край плоской кремневой пластинки, скалывая с него мелкие твердые чешуйки. У дальней стены, едва озаренной бегающими по потолку огненными бликами, мелькал силуэт Эрниха: мальчик насаживал старую медвежью голову на гладкий тупой бугор, возвышающийся над покатым валуном. Приладив голову — легкий, пустой, покрытый высохшей шерстью череп, — он отступил на несколько шагов, посмотрел на дело своих рук и, вернувшись к камню, разложил по его поверхности клочья шкуры, свисавшие с медвежьего затылка.
— Ан-та! — тихо, не спуская глаз с мертвой медвежьей головы в дальнем углу, произнес Бэрг, склонившись к Янгору. Охотники никогда не называли имени зверя. Они указывали на клок шерсти, следы когтей или зубов, и лишь недавно, при молодом Унээте, стали выцарапывать изображения зверей на костях, рогах, пустых раковинах и плоских гладких камешках и молча показывать их при встречах. Так узнавали племя и род друг друга незнакомцы, случайно столкнувшиеся в лесу, так оповещали о неудачной охоте, упущенном подранке или звере, которого еще предстояло выследить. Но Бэрг еще не имел камешка с головой медведя, следов от когтей на его теле не было, показывать коготь он не решался и потому произнес только два слога, тронув плечо Янгора и указав пальцем на мертвую медвежью голову. Янгор отложил кремневую пластинку, вскочил и издал длинный призывный клич. На этот призыв в зале собрались все взрослые охотники племени. Половина косульей туши, брошенная в яму для приманки, была последним мясом, вынутым из холодной каменной ниши в полу; уже несколько дней мужчины ели прошлогодние желуди, высохшие грибы и ягоды, собранные женщинами на болоте. Люди, ушедшие к маанам с десятком глиняных горшков, чтобы обменять их на сухую рыбу, еще не вернулись, и то, что следом за ними ушла большая волчья стая, уже год наполнявшая ночную тишину хриплым разноголосым воем, наводило тень не только на проницательное лицо Унээта. Сейчас он стоял перед охотниками по ту сторону очага и держал в огне отрубленную лапу последнего добытого племенем медведя, убившего пятерых охотников, прежде чем свалиться на дно ямы, усаженное заостренными кольями молодой осины. Лапа чадила, воняла, и едкий дым от нее окутывал дрожащие охотничьи амулеты — лапки, косточки, перья, камушки, хвосты, свисавшие с плеч Верховного Жреца. Бэрг, стоящий на носках за спинами охотников и поверх голов следивший за широко распластавшейся по потолку тенью Унээта, заметил притаившегося у стены Эрниха.
Шерсть на медвежьей лапе обгорела, и лапа теперь походила на скрюченную обугленную кисть человеческой руки. Унээт положил ее на плоский камень перед очагом; охотники стали подходить по одному и слегка касаться тыльной стороны кремневыми наконечниками копий и тяжелыми кремневыми рубилами, вставленными в расщепы толстых деревянных палок и крепко, крест-накрест, прикрученными к дереву лосиными жилами. Сильным и точным ударом такой дубины взрослый охотник проламывал череп мамонта, если племени по первому снегу удавалось загнать этого гиганта в болото, где он проваливался сквозь тонкий, едва присыпанный снежком лед и, погрузившись в трясину по самое брюхо, становился беспомощным и неподвижным, как утес.
Бэрг продолжал следить за Эрнихом, укрывшимся в тени Унээта. По закону племени во время совершения обряда никто не должен находиться за спиной Верховного Жреца, и сейчас Эрних, боясь быть увиденным, незаметно пробирался под самой стеной к большой и темной каменной нише, в глубине которой хранилось всего пять медвежьих черепов, с двух сторон обложенных берцовыми костями. Вдруг рука его скользнула по мокрой глине, подвернулась, и мальчик упал на бок, с влажным чмоканьем плюхнувшись в лужицу на глиняном полу. Охотники, не сводившие глаз с обугленной лапы, замерли, и все посмотрели в сторону звука. Последним выпрямил спину и медленно повернул голову сам Унээт. За это время Эрних встал на четвереньки, отполз к стене и теперь сидел там, поджав ноги и исподлобья глядя на охотников.
— Встань и подойди! — грубым, осипшим от едкого дыма голосом приказал Унээт.
Мальчик выпрямился и, низко склонив голову, подошел к Верховному Жрецу.
— Почему ты здесь? — сказал тот. — Разве ты охотник? Или ты хочешь вместо меня жечь намак?
Эрних молчал. Вдруг под плоским сводом раздался хриплый подобострастный хохот Янгора. «Глупец, — подумал Бэрг, — над этой шуткой не смеется даже одноногий Гильд, единственный кетт, доживший до снега на голове благодаря своему умению делать глиняные горшки». Гильд должен был стать Верховным Жрецом, но, отправившись за шкурой Двана, пропал и приполз к пещере уже после того, как Верховным стал Унээт. Когда Гильда спрашивали, как он потерял ногу, и удивленно поглаживали пальцами ровное плоское место, из которого она прежде росла, тот отвечал, что на него напал пещерный лев. Охотники сокрушенно, но недоверчиво кивали головами: лев львом, но что было дальше? Почему лев не загрыз Гильда? Почему тот не истек кровью? И тогда Гильд начинал плести какую-то невнятицу то про стадо бизонов, спугнувшее, как видно, не слишком голодного хищника, то про какие-то плоские влажные листья, остановившие кровь, а то и вообще про старую седую волчицу, вылезшую из логова под гнилым пнем и зализавшую свежую рану. Все это рассказывал он, сидя на полу перед очагом и толкая единственной ногой плоский круглый камень, изготовленный из пласта легкого и жирного на ощупь сланца. Камень катался по брошенным под него глиняным шарикам, а Гильд лишь придерживал и поглаживал ладонью помещенный в центре ком глины, постепенно принимавший форму древесного пня.