Пришелец
Шрифт:
— Больно? — спросил он.
— Нет, — замотал головой Бэрг.
— Пройдись, — сказал Эрних.
Бэрг сделал несколько шагов по траве, стараясь не опираться на раненую ногу.
— Быстрее, быстрее! — приказал Эрних. — Беги! Прыжок!
Бэрг безмолвно подчинился Эрниху и почувствовал, что его ноги так же легко и беспрекословно повинуются ему.
Потом они вдвоем втащили мертвую рысь на дуб, привязали ее лапы к сучьям и бросились догонять ушедшую вперед облаву. Все это случилось уже после того, как они привязали Эрниха к осине и стали забрасывать его земляными комьями. Бэрг подумал, что уж кто-кто, а Эрних мог бы стать лучшим охотником племени. Если бы захотел. Если бы он не был зачат в Ночь Священного Погребения и не должен был со временем заступить место Унээта. «Но как он может стать Верховным Жрецом, — размышлял Бэрг, возвращаясь вместе со всеми с похорон Миты, — если он не верит Унээту? А кому он верит? Неужели этому одноногому хитрецу Гильду, выползающему из пещеры только для того, чтобы поглазеть на чьи-нибудь похороны?» Бэрг оглянулся. Гильд ковылял по тропе, опираясь на две можжевеловые палки, а Эрних шел рядом с ним и что-то говорил,
Но прежде чем вступить в ряды охотников, Бэрг должен был взять себе жену и зачать младенца в ее лоне, чтобы род его не прервался, если сам он погибнет на охоте. Уставшие за ночь воины при входе в пещеру не зря потешались над ним, глядя, как он ворошит руками опавшие листья, вышаривая перламутровые скорлупки пустых раковин. Бэрг ни разу не видел Тингу, дочь вождя маанов Кламма, но его отец, при жизни дважды ходивший к людям, живущим в шалашах, за рыбьим зубом и кожами, успел не только присмотреться к ловкой красивой девочке, но и внести за нее залог: два копья с кремневыми наконечниками. Теперь, когда отца не было в живых, Бэрг должен был исполнить его волю и взять Тингу в жены.
Вечером в пещере у Подземного Озера собрались все мужчины племени, чтобы решить, кто отправится к маанам на этот раз. Про тех, кто ушел к маанам три луны назад с глиняными горшками, кремнями и мягкими теплыми шкурками соболя и куницы, не говорили. Только Унээт взял из очага дымящийся уголь, быстрым движением руки очертил на освещенной факелом стене профиль волка и несколькими штрихами изобразил у него в брюхе человеческую фигурку. Это означало, что стая волков выследила людей и те не сумели защитить себя от хищников. Один Янгор сказал, что надо позвать Гильда; пусть тот посмотрит в свою миску. Послали за Гильдом. Одноногий не стал упираться, но сказал, что не двинется с места, если с ним рядом не будет Эрниха. Условие донесли Унээту. Тот помолчал, выдернул из края мантии воронье перо, подпалил его на алых углях очага, понюхал, закатил глаза и кивнул головой в знак согласия. Гильда привели под руки. Эрних шел за ним с миской в руках, а когда старика усадили на покрытый медвежьей шкурой камень, спустился к Озеру, зачерпнул черной воды и, поднявшись, протянул миску Гильду. Охотники затихли и почтительно прикрыли глаза тяжелыми от красной глины веками. Лишь Унээт возвышался над Гильдом, скрестив на груди перехваченные кожаными браслетами руки, и сквозь прорези в маске глядел на темную круглую дыру в ладонях старика, поглощавшую даже пламя факелов, озарявшее пещеру дрожащими красными бликами. Потом он увидел, как из тьмы проступило подножие скалы, разбросанные по земле сучья, копья, луки, горшки, окровавленные клочья звериных шкурок. Видение пропало.
— Они не успели добыть огонь, — сказал Гильд, — их нет. Никого.
— Посмотри еще, — приказал Унээт.
Гильд опять склонился над глиняным кольцом. Из тьмы выступили две тонкие березовые верхушки. К ним было привязано что-то вроде узких мешков, свисавших вдоль стволов на длину человеческого тела. Вот одна из верхушек поплыла на Гильда, мешок стал заслонять собой редкий подлесок на опушке, и вдруг Унээт ясно различил вместо крупного узла на мешке истлевшую человеческую голову с пустыми глазницами и вырванной нижней челюстью. Все опять пропало.
— Мааны? — спросил Унээт.
— Не знаю, — сказал Гильд, — не вижу.
— Посмотри еще! — яростно прохрипел Верховный. — Пусть все видят! Янгор, Дильс, Алькор, ко мне!
Охотник и два воина подняли на Унээта изрубцованные глиняными знаками лица, выступили вперед и встали по обе стороны от Гильда, оттеснив Эрниха.
— Эрних! — позвал старик.
— Я здесь, — тихо ответил юноша.
— Зачерпни!
Он легко отвел рукой каменный торс Дильса и протянул Эрниху миску. Тот спустился к Озеру, вылил воду на его темную гладь и, зачерпнув новой, вернулся, дал чашу Гильду и почтительно отступил на два шага.
— Вернись! — остановил его старик. — Смотри сам!
Эрних занял место Гильда, взял в ладони плоский глиняный сосуд и так низко склонился над ним, что его длинные светлые волосы совсем занавесили неподвижную поверхность воды. Янгор хотел было протянуть руку и отвести их, но Гильд жестом остановил его.
— Видишь? — спросил Унээт.
— Да, — прошептал Эрних.
— Мааны?
— Нет, Верховный, мааны не разрывают человека, привязав его за ноги к двум березовым верхушкам…
— Знаю, — буркнул Унээт, — что еще ты видишь?
— Вижу следы на глине, — медленно проговорил юноша, — много следов, глубоких следов…
— Дван? — коротко спросил Верховный.
— Нет, — ответил Эрних, почти упав лицом в чашу, — они похожи на раннюю или позднюю луну, но совсем маленькие, как у ребенка…
— Кассы! — испуганно, как показалось Эрниху, выдохнул Унээт. Иссеченная следами глиняная площадка между березовыми стволиками растворилась в темной глубине чаши. Юноша поднял голову и закинул за плечи длинные пряди золотистых волос. Лоб его был покрыт крупными каплями пота, глаза блестели, тонкие ноздри заострившегося носа трепетали от напряжения.
— Хорошо, мой мальчик, — прозвучал в тишине голос Гильда, — очень хорошо!
— Что ты несешь, старый болван! — рявкнул Унээт. — Если кассы доберутся до нас, они убьют всех мужчин, разорвав их надвое березовыми верхушками! Тебя, одноногого, может, и не тронут, — добавил он, помолчав, — заберут в рабство, будешь крутить каменное колесо и лепить горшки, пока не сдохнешь!
— А если откупиться? — сказал Янгор.
— Чем? — Унээт стянул маску с большим вороньим клювом и посмотрел на охотника. — Горшками? Шкурами? Кремневыми копьями? Что они против копий и стрел кассов, против их кривых блестящих клинков, выделанных из неизвестного нам камня, острого и блестящего, как Священная Чаша на дне кратера?
Никто из кеттов никогда не видел ни одного касса, но приходившие мааны рассказывали, что кассы передвигаются верхом на сильных, коренастых и невероятно быстрых животных, видом схожих с безрогими оленями. Именно эти звери оставляли после себя отпечатки в форме неполной луны, и потому мааны считали, что и сами кассы выходят из той страны, куда на ночь удаляется Синг. А так как кассы появлялись со стороны восхода Синга, они думали, что он и приводит их к становищу племени. Жрецы, рассчитав время появления кассов, пробовали приносить Сингу в жертву слабеньких, обреченных на раннюю смерть младенцев. Иногда это помогало, но чаще бог не внимал молениям и наводил на становища страшных желтолицых всадников, на скаку попадавших стрелой в летящую утку. Мааны давали кассам дань: красивых девушек, байги, выдолбленные из цельных древесных стволов, тонкие ровные жерди, шкуры оленей, блестящие белые камешки, которые они извлекали из речных раковин. Давали желтые, прозрачные, как древесная смола, камни, иногда получая взамен копье или длинный нож, сделанные из тяжелого блестящего камня, легко разрубавшего костяные клинки и наконечники кеттов. Один раз давно, когда еще был жив Зейг, несколько охотников с двумя воинами отправились к маанам за клыками и рыбьими кожами. Для обмена взяли все, что и всегда, но один из воинов по имени Сег унес в поясном мешочке несколько тяжелых желтых камешков, добытых им из стены пещеры неподалеку от алтаря Игнама. По прошествии трех лун охотники вернулись, и Сег похвалился длинным тяжелым клинком, полученным от маанов за несколько желтых камешков. На другой день старая жрица, следившая за огнем у алтаря Игнама, поднимаясь по ступенчатой галерее, споткнулась о человеческое тело и, посветив себе под ноги факелом, увидела распростертого на ступенях Сега. Клинок, которым он на обратном пути прорубал в буреломе целые коридоры и один раз даже отсек голову бросившемуся на охотников вепрю, торчал из его спины на целую человеческую ладонь. Но когда кетты сбежались на старухин крик и перевернули закоченевшее тело, все увидели, что рука Сега сжимает рукоятку клинка, а сам он лежит так, словно споткнулся о ступеньку и напоролся на острие животом. Унээт приказал было похоронить Сега вместе с его убийцей, но над раскрытой могилой, уже сорвав голову рябчику и брызнув кровью на густо покрытый глиняными знаками труп, вдруг спрыгнул вниз и тут же вскарабкался по бревенчатым стенкам с тяжелым клинком в зубах. С того дня он всегда носил его на поясе под мантией, а у входа на галерею, ведущую к алтарю Игнама, днем и ночью стояли на страже две молодые жрицы. Но то было давно, и с тех пор никто не приносил из галереи желтые камешки, и даже когда мааны пришли за одной из девушек, обещанных в жены сыну вождя, и стали расспрашивать кеттов, как бы невзначай сводя разговор к этому предмету, кетты, помня о Сеге и о клинке под мантией Унээта, только пожимали плечами: камешки? Сег?.. Да, был у нас такой воин, но погиб от лосиного копыта. Охотники знают, что от лося во время гона лучше держаться подальше, а он — воин. Возгордился. А перед зверем гордиться не надо, зверь — это Раан, а Раана надо чтить… И так далее, пока так не заморочили маанам голову, что они едва не забыли о цели своего посольства. Впрочем, если не считать этой болтовни, все было сделано, как и положено по обряду: девицу в мантии из перьев белой вороны под руки вывели из пещеры, провели между двух костров по набросанным ветвям березы и ели, осыпали цветами, хмелем, овеяли опахалами из листьев папоротника, а сами мааны забросали невесту горстями блестящих белых камешков. Унээт смотрел с возвышения, скрестив на груди крепкие, стиснутые кожаными обручами руки. По его сигналу жрицы подвели невесту к толстому дубу, разошлись в стороны, а охотники, выстроившись в ряд на расстоянии полета копья, вскинули растянутые изогнутые луки из рогов тура и осыпали невесту черным, шуршащим в воздухе вихрем длинных камышовых стрел с вороньим оперением. Стрелы густым гребнем утыкали белую мантию, в кучке маанов раздался согласный вздох, но невеста легко освободилась от своего не слишком стеснительного наряда и вышла из камышового частокола, увитая вокруг чресел двумя цельными собольими шкурками и несущая на лбу и плечах плоские круглые знаки Синга из красной глины. Обнаженные груди были разрисованы знаками падающей воды, соски увенчивались двумя высушенными змеиными мордочками с розовыми бутонами в широко распяленных пастях, живот и спину обильно покрывали волнистые полосы и квадраты, нанесенные на кожу тонким слоем серой глины, низ живота украшал кривой свежий шрам в форме опрокинутой луны, перехваченный редкими крупными стежками. Стройные мускулистые бедра оплетали черные чешуйчатые изображения янчуров, скользких ползучих тварей, когда-то, если верить рисункам на стенах, в изобилии водившихся в Священном Подземном Озере. Из уст в уста шепотом передавалась легенда о том, что кетты исчезнут, как только из Озера уйдет последний янчур. Старые жрицы полукругом окружили невесту и стали теснить ее к маанам; их предводитель веером раскинул по земле горсть блестящих белых камешков и расправил на руках шуршащий плащ из рыбьей кожи, отороченный по краям нежным белым мехом неизвестного кеттам зверя. Но в тот миг, когда плащ уже готов был принять невесту в свои объятия, Унээт подошел к ней сбоку, выхватил из-за пояса темный клинок и быстрым взмахом рассек жилы, стягивавшие соболиные шкурки на девичьих бедрах. Девушка вздрогнула от легкого укуса клинка, но тут предводитель маанов набросил на нее плащ. Унээт отступил, закрыл лицо клювастой черной маской, старая жрица подала ему барабан, и он стал мерно бить по нему сухой белой костью. Жрицы согласно и протяжно взвыли, навсегда провожая девушку в чужое племя.
Теперь надо было отправить к маанам людей за невестой для Бэрга. Но по обычаю кеттов Бэрг должен был сам идти с ними, чтобы вручить вождю выкуп за невесту.
— Говоришь, кассы? — сказал Унээт, когда Эрних вылил воду из чаши в озеро и опять подошел к охотникам.
— Я не знаю, кто такие кассы, — ответил мальчик, — я говорю только то, что видел…
— Это они, — продолжал Унээт, уже ни к кому не обращаясь, — они пытают человека, прежде чем привязать его к верхушкам и разорвать надвое. Но если его пытали, то за что?