Пришествие цивилизации (сборник)
Шрифт:
Краем глаза Камил заметил, что лицо у мальчишки вытянулось, и он ошарашено моргает глазами.
— Я вообще в городе живу, — сказал Камил, — а в село мы с мамой приехали к тете Аге. — В село, — как-то тоскливо вздохнул бородач и, повернувшись, зашаркал к дверям. — Где оно теперь, это село. Сожгли все. — В дверях он приостановился и устало сказал: — Никакой он не лазутчик. Ошибся ты, Борта. На крест он плюнул, а на этот счет у них строго — ересь. Да и говорит он по-нашему. Правда, чудно как-то, на верхнегорский говор похоже, но по-нашему. Да и мал он для лазутчика-то.
— Я же говорила, — облегченно выдохнула женщина. Она подошла к Камилу и ласково погладила его по голове.
— Больно?
Лохматый
— Куда? Изверг! — Она отвесила ему оплеуху. — Натворил беды, а теперь в кусты?!
Мальчишка насуплено молчал, ухо у него начало багроветь.
— Что стоишь? — женщина легонько подтолкнула его к Камилу.
Мальчишка шмыгнул носом, но все-таки подошел. — Ты, это… — сказал он и начал ковырять пол пяткой. — Я думал, ты из псов Христа… — Он еще немного поковырял пол, затем поднял на Камила глаза и сказал: — Меня Бортишком зовут. Через полчаса Камил с Бортишком облазили весь замок от винного погреба, сырого и холодного, заставленного сорокаведерными бочками из мореного дуба, до душного и пыльного чердака, пропахшего солнцем, пылью и ягодами, сушившимися здесь на глиняном полу. За это время Камил узнал, что хромого бородача зовут Порту, и он долго и безуспешно пытался правильно вымолвить это имя, что в молодости Порту был славным воином и отчаянным рубакой, но в неравной стычке с разбойниками был ранен в ногу, и из-за увечья пришлось оставить ратное дело, и он стал конюхом в замке. Ласковую женщину звали Марженка, и, когда Камил узнал, что она мать Бортишка, то очень удивился — как это можно свою мать называть Марженка, а не просто мама, тем более, что это имя больше подходит для какой-нибудь сопливой девчонки, которую можно, а иногда просто-таки и нужно, потягать за косы, но вовсе не для взрослой женщины. Отец же Бортишка, воевода Козин, достославный и храбрый, три дня тому собрал дружину и по зову князя двинулся на защиту исконно своих земель от вторжения Крестова воинства. И с тех пор от него ни слуху, ни духу, ни гонца, ни весточки. Марженка изнервничалась вся, тихонько плачет по ночам. Порту тоже ходит хмурый, только то и делает, что скребет и чистит оставшихся лошадей, а они от него уже начинают отбрыкиваться и коситься, словно он с них шкуру снимает…
Марженка накормила их мясным обедом без хлеба, ложек и вилок. Камил сначала стеснялся при взрослых брать куски руками, но попросить вилку так и не отважился и, глядя на Бортишка, который уписывал мясо за обе грязные щеки, так что жир стекал по подбородку, тоже решился. Марженка сидела напротив и смотрела на них ласковыми и грустными глазами. Когда они кончили есть, Бортишек размазал грязь по подбородку, а затем вытер жирные руки о волосы. Камил в знак солидарности вытер руки о штаны. Странно, но Марженка по этому поводу ничего не сказала.
Потом они играли во дворе, снова лазали в погреб и на чердак за сушеными ягодами, путались под ногами у Марженки, хлопотавшей по хозяйству, торчали на конюшне. Наконец, когда они в очередной раз спустились с чердака с полными горстями сушки, Камил почувствовал, что у него начинает болеть голова, и тогда он вспомнил о маме. Солнце было уже низко, и он стал прощаться.
Бортишек подвел его к перелазу и на прощанье высыпал свои ягоды ему за пазуху.
— Маме передашь, — серьезно сказал он.
Камилу стало смешно. Мама — и вдруг будет лакомиться черными пропыленными ягодами. Да она все у него отберет и выбросит, если, конечно, он их ей покажет. Она же никогда не поймет, какие они вкусные!
— Только ты ей не говори, где взял, — продолжал Бортишек. — Ты вообще никому не говори, где
— Угу, — кивнул Камил.
Они постояли, помолчали немного.
— Ты еще приходи к нам. Поиграем…
— Угу. Приду, — снова кивнул Камил и, рассовав по карманам зажатую в кулаках сушку, вскарабкался на стену.
— Так ты никому не скажешь? — вдогонку ему повторил вопрос Бортишек.
Камил обернулся.
— Нет. Даю слово.
Бортишек заулыбался.
— Хорошо, мы тебе верим, — сказал он.
Камил улыбнулся в ответ.
— До свиданья! — подмигнул он и спрыгнул со стены на ту сторону.
Два часа потратил Йон-воевода со своими латниками на поиски Камила среди развалин Козинского замка, но так ничего и не обнаружил. Камил как в воду канул.
— Вот тут он на стену влез, — ныл под боком Стрига. — А потом… Потом…
— Следить нужно было тогда, а не потом! — раздраженно оборвал Йон.
Половине ребят уже порядком надоели бесплодные поиски, и они начали рассаживаться в тени кустов. Йон посмотрел на них, махнул рукой и тоже сел у стены.
— Может, он подземный ход нашел, — неуверенно пробормотал Стрига. — Тот самый… Шел и провалился туда, а?
Йон пренебрежительно хмыкнул.
— Мы здесь каждый камешек знаем, — сказал он, — можно сказать, назубок. А он только приехал, так прямо сразу…
Он не успел окончить — на стену с той стороны вскочил Камил и, что-то крикнув кому-то позади себя, спрыгнул чуть ли ему на голову.
— Приве-ет! — присвистнул кто-то, и все начали медленно подниматься.
«Неужели он и в самом деле нашел подземный ход?» — ошарашено подумал Йон. Все мысли о примирении, которые еще совсем недавно теснились в голове, моментально улетучились.
Камил явно не ожидал этой встречи и растерянно застыл на месте. Круг разбойников постепенно сужался. Наконец Камил стряхнул с себя оцепенение и оглянулся. Отступать было некуда — сзади, у стены, стоял Йон-воевода.
— Разрешите «Его светлость» спросить, — сказал Йон, — где они были?
Можно было, конечно, ответить, ведь знают же они, что в замке живут, да и прыгнул он им на головы со стены. Но слишком уж свежи были в памяти Камила воспоминания об их первой встрече. И Камил насуплено промолчал.
Разбойники продолжали неумолимо сдвигаться.
— Ну, так что? — прозвучало уже почти угрожающе.
— Все на одного? — процедил сквозь зубы Камил. — Давайте!
Разбойники остановились и переглянулись. Затем Йон сказал: — Бросьте ему меч. Стрига — брось. Я сам с ним буду драться, — и подумал: — «Вот, пожалуй, и выход. Сейчас я этого городского хлюпика разделаю под орех — и это будет самый лучший путь к примирению».
Стрига бросил деревянный меч под ноги Камилу, он нагнулся и почувствовал, как к голове прилила кровь и зашумело в ушах. Он немного подождал, пока слабость пройдет, затем поднял меч и распрямился. Все разошлись в стороны, образовав овальную площадку.
— Начнем, пожалуй, — сказал Йон-воевода и, надвинув на глаза забрало, пошел на Камила.
«Что ж, дылда картонная, давай, подеремся», — зло подумал Камил и поднял меч.
После первых же ударов Камил понял, что, может быть, Йон и был среди своих лучшим бойцом, но о технике боя имел смутное представление. Стась в таких случаях только пренебрежительно шмыгал носом и примерно наказывал наглеца. Конечно, Камил не мог сравниться со Стасем во владении мечом, но если бы не рана, при каждом ударе отзывающаяся тянущей болью, он бы давно покончил с сельским задавакой. Наконец он изловчился, встречным ударом остановил меч противника и сразу же, провернув свой меч, выбил, даже скорее не выбил, а выдернул оружие из рук Йона. Тот даже ничего не успел понять.