Пристанище пилигримов
Шрифт:
Время – 22:38. Кто-то вставляет ключ в замочную скважину…
В общей массе люди полагают, что жизнь течёт совершенно произвольно, а это значит, что события происходят по случайному стечению обстоятельств, то есть протекают как броуновское движение. К тому же существует целая категория людей, так называемых материалистов, которые считают, что жизнь на планете является самоуправляемым процессом, то есть гибкой операционной системой, которая не нуждается во внешнем управлении.
Иногда встречаются идиоты, которые совершенно уверены в том, что всё в этой жизни подчиняется их воле, – они свято верят в свою исключительность.
Я не отношусь ни к тем ни к другим. После того как меня несколько раз за шиворот вытащили с того света, я стал убеждённым фаталистом, а потом ещё несколько раз отвели кичу, и я совсем уверовал…
Мы никогда не поймём, как божественный промысел коррелирует с нашей реальностью, поэтому я стараюсь не забивать голову эзотерикой, теологией, метафизикой, но я всегда внимательно слушаю эфир и улавливаю нужные мне голоса в бесконечном шуме радиопомех. В тот дождливый вечер я не получил никакого сакрального знака, и даже обычные послания были от меня скрыты, а это означает только одно, что меня намеренно подставили. Этого никогда бы не произошло, если бы это не являлось высшей интенцией.
Человек – это случайная переменная, которая в зависимости от жизненной ситуации принимает то или иное значение с определённой вероятностью. Жизнь – это интегральная функция с действительными аргументами времени и пространства, которая определяет эту вероятность. В той жизненной ситуации, после отъезда Мансуровой в Екатеринбург, вероятность их встречи была нулевой, но вмешался третий аргумент, и она стала неизбежной.
Нам кажется, что играем мы, а играют нами… Люди – это всего лишь послушные марионетки, и каждому отведена своя роль: кто-то – праведник, кто-то – грешник, а кто-то – помазанник Божий и Спаситель. Всё предначертано. Всё решено за нас. Спасибо Создателю, что я хотя бы человек, а не постельный клоп.
Моё сердце оборвалось в пропасть, когда в замочной скважине повернули ключ…
– Не может быть, – промямлил я, подрываясь с дивана.
– Тебе дважды удалось проскочить на красный свет, – сказала Таня, ехидно улыбаясь, – но сегодня не твой день…
Лена робко постучала, а потом ударила чуть сильнее – один раз. После этого воцарилась тишина: она поняла, что дверь закрыта изнутри, и начала прислушиваться…
– Я не буду открывать, – прошептал я и начал лихорадочно искать трусы.
Я долго не мог их найти, а потом выяснилось, что они запутались в пододеяльнике. Я метался из угла в угол, совершено не понимая, что можно предпринять в этой безвыходной ситуации; перекладывал вещи с одного места на другое, пытаясь навести хоть какой-то порядок в этом бедламе.
Через некоторое время Мансурова опять постучала, и постепенно её недовольство начало нарастать – удары в дверь становились всё сильнее и сильнее.
Чтобы привести мысли в порядок, я вышел на балкон, – там было ветрено и промозгло. В свете уличных фонарей мелькали косые струи дождя. В туманной дымке расплывались многоточечные огни доменного цеха и полыхал огромный газовый факел жёлто-синего цвета. Зрелище было грандиозное, – мне всегда нравился индустриальный пейзаж, – но в тот момент мне было не до этого: мне хотелось нырнуть в темноту с четвёртого этажа и
Обхватив руками голые плечи, я дрожал на ветру как осиновый лист, но мне совершенно не хотелось возвращаться в эту «палёную» хату, откуда уже несло не то табачным дымом, не то подгоревшей обивкой дивана, не то сгорающей от стыда Шалимовой… И вдруг из комнаты не к месту и не ко времени раздалась музыка – моя обнаглевшая любовница врубила на полную громкость «My Heart Will Go On» Celine Dion.
Я вошел в комнату, артистично откинув занавеску, и обнаружил её сидящей в кресле… Она меланхолично курила, совершенно голая, положив ногу на ногу, и возникало ощущение, что она не собирается никуда уходить. Выражение лица у неё было умиротворённое, как у кошки, которая благополучно напилась молока. Я вырубил музыку – в квартире установилась кромешная тишина, и даже Ленка перестала бомбить дверь.
– Да будь ты мужиком! Что ты скачешь по квартире, как загнанный кролик? – воскликнула Шалимова, на пол сбрасывая пепел; по всей видимости, она готовилась к большой драке.
– Открывай! – нарочито громко крикнула она.
– Ч-щ-щ-щ-щ! – зашипел я и накрыл её голову подушкой, а она в тот момент дрыгала ногами от восторга. – Я не могу позволить, чтобы Леночка увидела всю эту мерзость. Ты хочешь, чтобы она превратилась в соляной столб?
– Помогите! Убивают! – орала Танька, ехидно выглядывая из-под подушки.
После этого посыпались мощные удары ногами в дверь: Мансурова всё слышала и поняла, что я не один.
– Что случилось? – бормотал я в полном недоумении. – Почему она приехала во вторник? Почему? Я же в принципе неглупый человек, но со мной постоянно происходит какая-то дичь.
– Я не буду открывать! – сказал я решительно и повторил: – Я не буду открывать ни при каких условиях. Пускай вызывает МЧС.
– А ты спроси её через дверь… Ленусик, ты зачем приехала? Мы-ы-ы тебя не ждали! – пошутила Танька, скорчив глупую физиономию, и начала биться в припадке смеха.
Я посмотрел на неё с ненавистью.
– Сука, – процедил я сквозь зубы, и вдруг меня прорубило…
Я кинулся в кладовку, где висела моя кожаная куртка, начал хлопать её по карманам, нащупал во внутреннем пейджер, выдернул его вместе с подкладкой, включил дисплей, и в голове пронеслось: «Ну что, ебарёк, допрыгался?»
На голубом экране высветилось непрочитанное сообщение: «Я больше так не могу! Я замерзаю от одиночества в этом холодном городе. Мне нужны твои тёплые руки. Мне нужны твои глаза. Приеду в 21:50 на автовокзал. Встречай. Цветов не надо».
Я чуть не прослезился… Господи! Какая простая двухходовка! Как гениально всё, что Ты делаешь! Какие изящные уроки даешь мне! Ну что от меня требуется, чтобы жить в мире с Тобой? Немного смирения, сдержанности, элементарной порядочности, человеколюбия, и все эти неприятности могли бы обойти меня стороной.
Мне тут же вспомнилась неприятная история, которая случилась со мной прошлым летом на станции Монзино. Я возвращался с прогулки на дачу, и путь мой лежал через двойное железнодорожное полотно. Я был слегка пьяненький, и в наушниках у меня играл, как сейчас помню, Eric Clapton «Tears in Heaven». В тот момент я не знал, о чём поётся в этой песне, но я буквально улетел под эту волшебную мелодию на небеса и чуть не остался там навсегда.