Пристанище пилигримов
Шрифт:
– А меня? – спросила Таня, ревниво прищурив глаз.
– Тем более! Без всяких сожалений! – громко крикнул я и продолжил пьяную хлестаковскую браваду: – Любая должность – это ярмо, которое просто так не скинешь. Люди очень быстро привыкают к деньгам, к власти, к привилегиям. Чем выше поднимается человек по служебной лестнице, тем меньше в нём остаётся человеческого, тем меньше в нём остаётся гордости, а это означает только одно – вверх по лестнице, ведущей вниз.
– И ради этого ты живёшь? – спросила Татьяна с горечью.
– Я не живу ради этого! Я просто не умею жить
– Конечно! – возмутилась она. – Ты свободный человек! Свободный от любых обязательств, от семьи, от детей, от близких… Тебе совершенно нечего терять, потому что ты ничем не дорожишь. Ты натуральный камикадзе. Ты страшный человек. У тебя нет честолюбия, у тебя нет планов на будущее, но самое ужасное – у тебя нет планов на меня. Единственное, что у тебя есть, – это необъятная гордыня, которая заслонила даже солнце. Что ты запоёшь, когда останешься совершенно один?
– В последний раз… – прошептал я.
– Что?
– В последний раз я хочу тебя трахнуть, – членораздельно повторил я, вытянув губы в трубочку.
– Отпусти меня… Хватит, – попросила она, состроив лицо, исполненное нечеловеческих мук. – У меня нет времени на эту ерунду, которая болтается у тебя в штанах. Меня коллектив ждёт. Мы сегодня ночью выступаем в клубе.
– В последний раз. – Я протянул руку и прикоснулся кончиками пальцев к её голени, обтянутой шершавым капроном. – Я умоляю. Я никогда больше не позвоню. Никогда. Между нами всё кончено.
В то самое время как я страдал и умолял, она внимательно разглядывала кончики пальцев на правой руке, – аметистовый маникюр, серебряная змейка, оплетающая запястье, золотые кольца в ушах, рубиновый перстень на указательном пальце, тоненькая стрелка на колготках, лёгкое дуновение ветерка и опадающая портьера, – и вдруг я понял, что меня для неё не существует, что мы никогда не будем вместе, никогда не будем мужем и женой, никогда не будем любовниками, а если по стечению обстоятельств окажемся на необитаемом острове, то мы не станем даже товарищами по несчастью – мы будем жить в разных шалашах, каждый на своей половине острова, и встречаться будем только для разрушительного секса. Это было кратковременное прозрение, как мираж в пустыне, и в тот момент я ещё не догадывался о том, что мы уже давно находимся на необитаемом острове, где никого нет, кроме нас.
На журнальном столике валялась смятая пачка «Космоса» и стояла хрустальная пепельница, забитая чёрными окурками, а рядом – гранёный стакан… Я вновь приложился к бутылке и начал пороть откровенную чушь:
– Татьяна! – Я весь вытянулся в струнку, скорчив уморительную физиономию. – Я покидаю этот проклятый город навсегда. Сегодня – наше последнее антре. – Слово entree я произнёс с классическим французским прононсом. – Меня ждут чувственные закаты, тлеющие в бокале «Шардоне», и крики чаек на восходе солнца, а ты останешься в моей памяти лучшим сексуальным блокбастером. Ты знаешь, Танька, скажу тебе правду: я тебя не люблю, но смог бы отдать тебе почку… Странно, да?
Она посмотрела на меня с иронией и ничего не ответила. Потом медленно поднялась с кресла и начала рыться в сумочке, слегка
– У нас – новая постановка, – равнодушным тоном сообщила она, надевая узенький жакет. – Если дотянешь до полуночи, приходи в клуб.
– Меня уже тошнит от этих танцев! – крикнул я и начал тихонько к ней подбираться на мягких кошачьих лапках. – Я не отпущу тебя. Я безумно тебя…
– Руки убери!
Время остановилось. Ничего не существовало за пределами этой комнаты. Её шмотки опять полетели в разные стороны, а белый лифчик, как ему и полагается, вновь болтался на люстре. Когда я стягивал с неё колготки, она довольно ретиво брыкалась и всё норовила заехать мне пяткой в живот или в пах, но когда я ухватил губами её коричневый сосок, она замерла и вся покрылась мурашками.
– Что… что ты де-е-е-е-лаешь? – выдохнула она, а я уверенно продолжал осваивать её тело.
Мне всегда больше нравилось играть в любовные игры, нежели заниматься любовью… Только задумайтесь, какая эстетическая пропасть пролегла между самым возвышенным чувством и его реализацией на физиологическом уровне, – как же прекрасна прелюдия по сравнению с дисгармонией скрипучего матраса.
С первых же мгновений влюблённости мир начинает меняться, но не объективно, а только лишь в твоём изумлённом восприятии, и признаюсь честно – он меняется в лучшую сторону. Сразу же становятся исключительными закаты, на которые раньше не обращал внимания. Совершенно безликая и слащавая мелодия Брайана Адамса под названием «Please forgive me» становится для тебя гимном любви и пусковым механизмом запредельной нежности.
Я, суровый викинг, не знающий ни к кому жалости в своём вечном походе к Великому Кургану Уппсалы, вдруг ни с того ни с сего приношу в дом шелудивого котёнка, который обоссывает мне все углы, и эта самая обыкновенная девочка, которую я снял в прошлые выходные, вдруг становится для меня потрясающей – настолько неповторимой, что я даже помышляю о женитьбе. Ну разве febris amour не протекает как вирусная инфекция, передающаяся половым путём?
Я люблю романтично ухаживать. Я люблю рисовать яркие картины маслом. Я бываю предельно нежным, но могу и приструнить, если возникает такая необходимость. Я бываю крайне сентиментальным и могу даже при случае пустить слезу. Я люблю шутить, и мне нравится, когда девушка беспечно смеётся, – этот смех является для меня высшей похвалой.
Я люблю развлекать и удивлять, используя при этом весь материальный ресурс. Я не жадный человек, а скорее – кутила и безрассудный мот, но мои положительные качества на этом заканчиваются. Что касается всего остального, то я довольно сложный и непредсказуемый субъект, совершенно непонятный для женщин, ко всему прочему – паталогический ревнивец, и в завершении всего – махровый эгоист. Но я умею в самом начале отношений мимикрировать в этакого джентльмена, который придерживает дверь, пододвигает стул и подаёт пальто в гардеробе, но это как правило длится недолго. Долго я не могу сдерживать в себе хама, – это то же самое, как набрать в лёгкие воздуха и постараться не дышать.