Пристрастные рассказы

Брик Лиля Юрьевна

Правда, этистроки всю жизнь соответствовали его душевному состоянию.

Он часто переделывал чужие стихи. Ему не нравилось «век уж измерен», звучащий как «векуш», и он читал эту строку по-своему. Помогая мне надеть пальто, он декламировал:

На кудри милой головы Я шаль зеленую накинул, Я пред Венерою Невы Толпу влюбленную раздвинул. (Пушкин, «Евгений Онегин»)

Когда Осип Максимович прочел нам «Юбиляров и триумфаторов» Некрасова, они оказались для него неожиданностью, и он не

переставал удивляться своему сходству с ним:

Князь Иван — колосс по брюху, Руки — род пуховика, Пьедесталом служит уху Ожиревшая щека.

— Неужели это не я написал?!

* * *

В 1915 году, когда мы познакомились, Маяковский был еще околдован Блоком. Своих стихов у него тогда было немного. Он только что закончил «Облако», уже прочел его всем знакомым и теперь вместо своих стихов декламировал Блока.

А. Блок

Все мы тогда без конца читали Блока, и мне трудно вспомнить с абсолютной точностью, что повторял именно Маяковский. Помню, как он читал «Незнакомку», меняя строчку — «всегда без спутников, — одна» на «среди беспутников одна», утверждая, что так гораздо лучше: если «одна», то, уж конечно, «без спутников», и если «меж пьяными», то тем самым — «среди беспутников». О гостях, которые ушли, он говорил: «Зарылись в океан и в ночь». «Никогда не забуду (он был или не был, этот вечер)», — тревожно повторял он по сто раз.

Он не хотел разговоров о боге, ангелах, Христе — всерьез, и строчки из «Двенадцать»:

В белом венчике из роз — Впереди — Иисус Христос

— он читал либо «в белом венчике из роз Луначарский наркомпрос», либо — «в белом венчике из роз впереди Абрам Эфрос», а стихотворение Лермонтова «По небу полуночи ангел летел…» переделывал совсем непечатно.

Влюбленный Маяковский чаще всего читал Ахматову. Он как бы иронизировал над собой, сваливая свою вину на нее, иногда даже пел на какой-нибудь неподходящий мотив самые лирические, нравящиеся ему строки. Он любил стихи Ахматовой и издевался не над ними, а над своими сантиментами, с которыми не мог совладать. Он бесконечно повторял, для пущего изящества произнося букву «е» как «э» и букву «о» как «оу»:

Перо задело о верх экипажа. Я поглядела в глаза евоу. Томилось сэрдце, не зная даже Причины гоуря своевоу. ……………………………….. Бензина запах и сирэйни, Насторожившийся покой… Он снова троунулмои колэйни Почти не дрогнувшей рукой. («Прогулка»)

А. Ахматова

Часто повторял строки:

У меня есть улыбка одна: Так, движенье чуть слышное губ

говоря вместо «чуть видное» — «чуть слышное».

Когда пили вино —

Я с тобой не

стану пить виноу. Оттого что ты мальчишка озорной, Знаю, так у васзаведеноу — С кем попало целоваться под луной

произнося «знаю так» вместо «знаю я».

Когда он жил еще один и я приходила к нему в гости, он встречал меня словами:

Я пришла к поэту в гости. Ровно полдень. Воскресенье.

В то время он читал Ахматову каждый день.

На выступлениях Маяковский часто приводил стихи Хлебникова как образцы замечательной словесной формы.

На острове Эзеле Мы вместе грезили. …На Камчатке Ты теребила перчатки. Крылышкуя золотописьмом Тончайших жил, Кузнечик в кузов пуза уложил Прибрежных много трав и вер. — Пинь, пинь, пинь! — тарарахнул зинзивер. Олебедиво! О озари! («Кузнечик»)

Бобэоби пелись губы Вээоми пелись взоры Пиээо пелись брови, Лиэээй пелся облик Гзи-гзи-гзэо пелась цепь Так на холсте каких-то соответствий Вне протяжения жило Лицо!

* * *

Маяковский любил слово как таковое, как материал. Словосочетания, их звучание, даже бессмысленное, как художник любит цвет — цвет сам по себе — еще на палитре.

Ему доставляло удовольствие произносить северянинские стихи. Он относился к ним почти как к зауми. Он всегда пел их на северянинский мотив (чуть перевранный), почти всерьез: «Все по-старому», «Поэза о Карамзине», «В парке плакала девочка», «Весенний день», «Нелли», «Каретка куртизанки», «Шампанский полонез», «Качалка грезёрки», «Это было у моря…» и много других.

Читал и отрывки.

Когда не бывало денег:

Сегодня я плакал: хотелось сирэйни, — В природе теперь благодать! Но в поезде надо, — и не было дэйнег — И нечего было продать. Я чувствовал, поле опять изумрудно. И лютики в поле цветут… Занять же так стыдно, занять же так трудно, А ноги сто верст не пройдут. («Carte-postale»)

Были стихи Северянина, которые Маяковский пел, издеваясь над кем-нибудь или над самим собой. На улице, при встрече с очень уж «изысканной» девушкой:

Вся в черном, вся — стерлядь, вся — стрелка… («Южная безделка»)

Прочитав какую-нибудь путаную ерунду:

Мой мозг прояснили дурманы Душа влечется в примитив. («Эпилог»)

Если восторгались чем-нибудь сто раз читанным: