Присягнувшие Тьме
Шрифт:
— Что я думаю — неважно. Агостина пережила психический опыт, который ее изменил. Это изменение шло медленно — восемнадцать лет. Но, в конце концов, чудесно исцеленная из Патерно стала убийцей. Abyssum abyssus invocat.
«Бездна бездну призывает». Я поймал мяч на лету:
— Совершенно верно. Мне хотелось бы верить в «простую» психическую травму. Галлюцинацию, которая изменила ее личность. Но ведь произошло физическое исцеление. Вы только что сами об этом упомянули. Это чудо могло бы служить доказательством существования демона. Он мог спасти девочку и тогда же явиться ей. А потом явиться спустя годы. Прелат криво улыбнулся:
— Но вы не верите
— Я попытаюсь быть адвокатом дьявола. Все «лишенные света» сходятся в том, что за пеленой красного света присутствовал некто. Обитатель мрака, который с ними говорил. И я заметил, что они все отказываются передать этот разговор…
— Обручение с Тьмой.
— Что?
— Договор с Лукавым. По очень старой традиции он называется Обручением с Тьмой.
— Что это означает?
— Дьявол ничего не дает задаром. Когда человек умирает, Сатана предлагает ему сделку. Спасенная жизнь за полное подчинение. За обещание творить зло. Принесение этого обета и окрестили Обручением с Тьмой. Фаустовский договор, но на уровне психики. Пресловутая долговая расписка, клятва верности, подписанная кровью еретика. Только в данном случае договор заключается ментально. Ни крови, ни торжественной церемонии. «Lex est quod facimus». Одержимый напишет новый закон своими преступлениями.
Слова Агостины. У меня заныло в затылке. Все встает на свои места. Факты получают объяснение… мотивацию.
— Но вы, — грубо спросил я, — вы в это верите?
— Перестаньте волноваться о том, во что я верю. Нам надо работать вместе.
— Я дал вам свое досье.
— Мы хотели бы и далее получать информацию. Мы хотим быть в курсе всех новых открытий.
Он сделал шаг по направлению ко мне. Его черная сутана пахла ладаном и дорогой туалетной водой.
— Мы с вами оба считаем, что убийца везде один. Вы верите в убийцу человеческой природы. Я верю в сверхубийцу, который скрывается в тайнах комы. Называйте его как хотите — дьявол, зверь, ангел тьмы, но этот «вдохновитель» отдает приказы из глубин небытия. Мы должны сорвать с него маску. Вместе.
— Я не могу вам помочь. Я не разделяю ваших убеждений. Я…
— Молчите. Происходят перемены, и вы их свидетель.
— И что же меняется?
— Стиль вдохновителя. Раньше он только приказывал одержимым совершать насилие, пытку, убийство. Не важно, каким способом. Теперь же он диктует им особый ритуал. Насекомые, лишайники, укусы, отрезанные языки… Это он руководит своими творениями. У вас есть досье Симонис. У нас есть досье Джедды. Имеются и другие.
Я подумал о Раймо Рихиимяки, том эстонце. Сколько еще других в масштабе всей планеты? Ван Дитерлинг был прав, и я сам уже понял: это не просто серия преступлений, но серия преступников. Преступников, за которыми, в соответствии с такой логикой, стоял метафизический убийца. Тот, кто дергал за веревочки из глубин «жерла».
Я спросил:
— Откуда вы знаете, что есть и другие?
— Мы это знаем, догадались об этом. А теперь нам нужен следователь, работающий на месте преступления. Настоящий полицейский. Без границ и принципов. Такой человек, как вы, для которого насилие и ложь — привычная стихия. Готовый на все, чтобы достичь своей цели.
Я проглотил оскорбление. В конце концов, это не так уж далеко от истины. Прелат продолжал:
— Вы должны отыскивать этих спасенных дьяволом. — Он повысил голос. — Появляется новый тип убийц, и мы должны понять, почему демон спасает этих мужчин и женщин, а потом толкает их на столь изощренную месть!
Я неуклюже возразил:
— У меня даже нет подозреваемых в деле Симонис.
— Вы найдете. Каждый раз одна и та же история. Смертный убит, потом спасен дьяволом. Затем он мстит за себя, иногда очень нескоро, с помощью кислоты, насекомых, лишайников и бог знает чего еще. Нам нужен список этих убийств. Мы хотим понять, почему демон действует теперь через своих посланцев как серийный убийца, имеющий свои навязчивые идеи, свой почерк и свою подпись. Нам кажется, что в этом содержится некое послание, которое надо расшифровать. Какое-то пророчество.
Ну вот, приехали. Имя Зверя на телах жертв. Послание. Слово Люцифера…
Просто голова кругом. Мое расследование приобретает эсхатологический характер. За убийствами стоят не простые убийцы, а сам Сатана собственной персоной. Демон, вселяющийся в духов мщения…
И снова я подумал о Люке. Зашел ли он столь же далеко в своем расследовании? Обнаружил ли пророчество демона Зла? Я порылся в кармане и нашел его смятый портрет:
— Знаете ли вы этого человека?
Губы кардинала равнодушно скривились:
— Нет. Кто это?
— Мой друг. Тоже полицейский. Он работал над этим делом.
— Что с ним случилось?
— Он покончил с собой.
— Значит, он потерпел неудачу. А вы не должны, Матье Дюрей. Не разочаруйте меня!
Он резко повернулся, и его сутана, колыхнувшись, издала хлопающий звук. Черно-красное предупреждение. Инквизиция вновь явилась из таинственного разлома веков.
70
— Я вас оставляю здесь. Вам только нужно идти в том направлении, откуда вы пришли. В конце зала сверните направо в галерею. В конце вы найдете выход.
Любезный тон Резерфорда резко отличался от грубовато-властного голоса ван Дитерлинга. Мы вышли из подземелья, через открывшуюся дверь виднелась приемная Сикста V.
— Конечно, конечно, — ответил я рассеянно.
Я попрощался с Резерфордом и пошел. Он задержал меня, схватив за запястье.
— Наши координаты, — сказал Резерфорд, кладя свернутый листок бумаги мне в карман пиджака. — На случай, если вы их потеряете.
Он продолжал улыбаться, но его хватка была железной. Я проскользнул между посетителями, которые вливались в Сикстинский зал. Перекинув плащ через руку, я держал досье как турист, делающий заметки.
После стольких часов одиночества и таких открытий я чувствовал себя одуревшим. Я не замечал ни окружавшей меня толпы, ни шума. Я видел лишь фрески. Сикст V протягивает руку к представляемым ему планам новой библиотеки. Император Август, основатель Палатинской библиотеки, ходит среди литераторов, бородатых и нагих, как отшельники. Прелаты заседают на Константинопольском соборе, а солдаты указывают на них пальцем.
Белые митры, отливающие бронзой шлемы, красные и шафрановые одеяния — все это буквально впечатывалось в мой мозг. Каждая деталь действовала на меня физически, как глоток обжигающего чая или струя ледяной воды. Гул призрачных голосов, тепло, исходящее от нарисованных тел, казалось, переплавлялись в ощущение дурноты… Я стал жертвой синдрома Стендаля. [28]
28
Болезненное состояние, вызванное избытком впечатлений от созерцания произведений искусства, архитектуры, прекрасных пейзажей.