Присягнувшие Тьме
Шрифт:
— Почему вас интересует это дело?
— Оно интересовало одного из моих коллег — Люка Субейра.
— Никогда не слышал о таком.
— Он пытался покончить с собой. Теперь он в коме. Он мой друг, и я должен знать, что за мысли его одолевали, когда он принимал это… решение.
Я вынул из кармана и положил на стол фотографию Люка.
— Никогда его не видел, — сказал он, едва взглянув. — Вы просчитались. Если бы ваш друг явился сюда, чтобы вынюхивать про это дело, он бы меня не миновал. Я возглавляю следственную
Черные зрачки смотрели жестко, словно сверля мне череп. Он продолжал:
— А в связи с чем его интересовала эта история?
Не мог же я ответить: «Потому что его преследовала мысль о дьяволе».
— Из-за тайны.
— Какой еще тайны?
— Причина смерти. Необычное разложение трупа.
— Вы лжете. Не приехали же вы сюда, чтобы разузнать о мушиных личинках!
— Клянусь, мне больше ничего не известно.
— И вы не знаете, кем была Сильви Симонис?
— Нет. Я затем и приехал, чтобы узнать.
Офицер взял свой стаканчик и подул на кофе. На какой-то миг я поверил, что он готов дать мне информацию, но ошибся.
— Скажу вам прямо, — отрезал он. — Мне известны ваше имя, имя вашего дивизионного комиссара и все остальное. Все это имеется в вашей регистрационной карте. Если вы уедете, то я не дотронусь до телефона. Но если завтра я узнаю, что вы все еще болтаетесь здесь… вас ждут большие неприятности!
Я медленно выпил кофе. В нем не было ни вкуса, ни запаха — он казался нереальным. Подделка, как и оказанный мне прием. Я поднялся и пошел к двери. Жандарм бросил мне вдогонку:
— У вас в распоряжении целый день. Вы вполне успеете посетить форт Вобан.
Я ехал к центру города, где находился офис агентства «Франс пресс». Оставив машину у площади Пастера, я углубился в пешеходный квартал. Агентство я разыскал с трудом: оно ютилось в мансарде жилого дома ничем не примечательной архитектуры. Жоэль Шапиро с наслаждением выслушал мою историю:
— Ничего не скажешь, они приняли вас с распростертыми объятиями!
Он был совсем молод, но уже с изрядной лысиной. Голый череп обрамляли кудряшки на манер лаврового венка. В качестве компенсации он отрастил козлиную бородку. Я продолжал обращаться к нему на «ты»:
— Чем ты объяснишь такое отношение?
— Заговор молчания. Они не хотят, чтобы что-нибудь просочилось.
— А ты со своей стороны за эти месяцы ничего нового не узнал?
Он захватил из коробки полную пригоршню кукурузных хлопьев — завтрака чемпионов:
— Глухо. Поверьте мне, все шито-крыто. А в моем положении не просто что-нибудь разнюхать.
— Почему?
— Я не местный. Здесь, в Юра, грязное белье на людях не стирают.
— А ты давно здесь?
— Полгода. Просился в Ирак, а получил Безак!
— Безак?
— Так они называют Безансон.
— Сарразен намекнул на необычную личность жертвы, Сильви Симонис.
— Здесь это важно.
— Речь о детоубийстве?
— Не то чтобы. Ничего не доказано. Было три других подозреваемых. И все закончилось ничем.
— Выходит, убийца так и не был найден?
— Нет. И вот Сильви Симонис сама умирает при подозрительных обстоятельствах. Представьте себе, что то же самое произошло бы с Кристиной Вильмен? Вдруг стало бы известно, что она убита?
— Корина Маньян заверила меня, что версия убийства не нашла подтверждения.
— Еще бы! Об этом решили молчать. Тем все и кончилось…
Я разглядывал полки под покатой крышей мансарды, забитые серыми папками с делами и коробками с фотографиями.
— У тебя есть статьи или фотографии того времени? Я имею в виду восемьдесят восьмой год.
— Нет. Мы держим у себя материалы только за последние десять лет, остальные возвращаем в центральный архив, в Париж.
— А разве в июне ты их снова не запрашивал?
— Запрашивал, но все отправил обратно. Да и материалов-то было немного.
— Вернемся к Сильви Симонис. У тебя есть снимки тела?
— Ни одного.
— Что тебе известно про аномалии в разложении трупа?
— Только слухи. Похоже, что местами он разложился до костей. Но зато лицо ничуть не изменилось.
— И больше ты ничего не узнал?
— Я расспросил Вальре, судмедэксперта из Безансона. По его словам, такое встречается нередко. Он привел мне примеры, когда за долгие годы тела совершенно не разложились, в частности тела канонизированных святых.
— Да, случается, что труп не разлагается совсем, но не бывает так, чтобы он разложился наполовину.
— Лучше бы вам поговорить с самим Вальре. Вот дока! Он из Парижа, но там у него были неприятности.
— Какие именно?
— Не в курсе.
Я попробовал зайти с другой стороны:
— Кое-кто считает, что речь идет о сатанинском убийстве. Ты об этом что-то знаешь?
— Нет, о таком никогда не слышал.
— А что ты можешь сказать о монастыре?
— Монастырь Богоматери Благих дел? Он не действующий. Я хочу сказать, там больше нет ни монахов, ни монахинь. Это своего рода убежище, приют. Там отдыхают миссионеры, ищут уединения те, кто в трауре.
Я поднялся:
— Съезжу-ка я в Сартуи.
— Я с вами!
— Если хочешь быть полезным, — сказал я, — наведайся лучше в суд. Выясни, какую реакцию вызвал мой визит.
Казалось, он был разочарован. Я решил его подбодрить:
— Потом я тебе позвоню.
В заключение я показал ему фотографию Люка:
— Ты видел здесь этого человека?
— Нет. А кто это?
Можно подумать, что Люк и не появлялся в Безансоне. Я молча пошел к выходу.
— Последний вопрос, — сказал я, стоя на пороге. — Ты знаком с местными журналистами? Из Сартуи?