Присяжный
Шрифт:
Рокрольский замок, как называли дом де ла Сутьера, стоял в большом парке, обнесенном высокой и густой живой изгородью. Со стороны дороги можно было проехать только через главный вход, некогда снабженный железными решетчатыми воротами. Сейчас от них сохранились одни лишь каменные столбы. Ко входу примыкала аллея из старых каштанов. Бьенасси остановился. Ободренный тишиной, которая царила вокруг, он сошел с лошади, привязал ее к железному кольцу, вделанному в один из столбов, и медленно, с величайшей осторожностью сделал несколько шагов по территории парка.
Внутри изгороди, как и снаружи, ничего не вызвало у него подозрений. По обе стороны аллеи шел невысокий забор. На лужайках, покрытых мягкой травой, орошаемых быстрыми ручейками и оттененных разбросанными по ним деревьям, бегали на свободе замечательной красоты жеребята со стройными и гибкими ногами, с гладкой шерстью, лоснящейся, как шелк, с развевающимися гривами. За этими прелестными животными, кажется, никто не наблюдал. Парк и аллея были пустынны.
Бьенасси весело свистнул. «Славно, – подумал он, – конюхи и жокеи, вероятно, на ярмарке, и я могу спокойно положить записку в ящик для писем». Свернув розовое письмо, он направился к громадному каштановому дереву. Его выступающие из-под земли корни и неровный ствол имели множество трещин и углублений. Одна из этих трещин явно была знакома молодому человеку: он наклонился, чтобы положить письмо, но тут прозвучал чей-то громкий голос. Обернувшись, Теодор, увидел перед собой самого владельца замка.
Это был мужчина лет сорока пяти – пятидесяти. Его румяное лицо, к которому часто приливала кровь, обыкновенно выражало смесь добродушия и некоторой раздражительности. Когда речь шла о покупке или продаже лошади, де ла Сутьер проявлял ум тонкий и хитрый; про него шла молва, что в подобных случаях он провел бы самого продувного из всех торговцев Франции и Англии. Густые усы придавали его наружности что-то военное, а привычка держаться чрезвычайно прямо напоминала, что прежде, чем стать коннозаводчиком, он служил в кавалерии.
Одежда де ла Сутьера вполне соответствовала его любимому занятию: синий сюртук, узкие штаны, ботфорты и шляпа с низкой тульей и широкими полями. На руке у него висел хлыст на кожаном ремешке, и никто во всей местности не помнил, чтобы когда-либо видел его иначе как в ботфортах со шпорами и хлыстом в руке.
Когда сборщик податей украдкой пробрался за изгородь, де ла Сутьер был поглощен созерцанием резвившихся на лужайке прекрасных жеребят. Он изучал их недостатки и достоинства и спрашивал себя, не пора ли подковать Вальтер-Скотта или подстричь гриву Шатобриану. Погруженный в эти серьезные размышления, де ла Сутьер не заметил всех проделок Бьенасси. Только когда тот прошел на порядочное расстояние от входа, хозяин увидал нежданного гостя и приветствовал своим обычно громким голосом:
– Здравствуйте, Бьенасси. Какого черта? Кого вы там ищете? Почему вы не входите в дом?
Сборщик податей не смог скрыть смущение. Он машинально сжал письмо в руке и запинаясь ответил:
– Очень рад вас видеть, месье де ла Сутьер, но, говоря по правде, я не рассчитывал на эту честь сегодня. Я еду в Салиньяк и тороплюсь. Проезжая мимо вас, я, однако, не устоял против искушения сойти с лошади и теперь искал кого-нибудь из ваших людей, чтобы осведомиться о вашем здоровье и велеть засвидетельствовать мое почтение вам и… вашей дочери.
Присутствие духа, очевидно, понемногу возвращалось к молодому человеку. Но можно себе представить, как озадачен был он, когда де ла Сутьер возразил, подмигнув:
– Полно, так ли? Мне показалось, что у вас в руке некая красная бумажка… которая очень подозрительна.
Бьенасси охотно уничтожил бы свое злополучное послание, но как это было сделать? Ведь собеседник следил за каждым его движением! Он ответил, стараясь казаться спокойным:
– Боже мой, что вы такое заподозрили?
– Ничего особенного, кроме того, что за мной числится небольшая недоимка и что, по всей вероятности, вы намеревались переслать мне одно из тех предостережений на красной бумаге, которое служит началом законных преследований. Полноте, отбросьте ложный стыд, – продолжал коннозаводчик смеясь, – дайте мне эту бумагу, которую вы прячете… Я на вас вовсе не рассержусь – понятно, что вы должны соблюдать законный порядок.
Бьенасси взглянул на де ла Сутьера, чтобы удостовериться, что тот не шутит.
– Действительно, вы еще должны кое-что казне, и, если вам угодно будет покончить с этим долгом, я буду вам очень благодарен, но касательно строгих мер по отношению к вам, одному из наиболее уважаемых землевладельцев округа, – как вы могли считать меня способным на это? Уверяю вас, если и была у меня красная бумага в руке, она была адресована не вам.
Де ла Сутьер не заметил немного насмешливый тон, от которого не сумел удержаться Бьенасси.
– Хорошо-хорошо, – сказал он, – если я ошибся, то нечего об этом и говорить. Впрочем, я не шутя намерен заплатить свой долг. Дело в нескольких сотнях франков, не правда ли? Что делать, у меня, как вам известно, вечный дефицит в деньгах. Моим лошадям последнее время не посчастливилось на скачках, а стоят они мне невообразимо дорого. Вот, однако, что я вам скажу: один из фермеров повел в Салиньяк на ярмарку двух отличных волов. Надеюсь, что он продаст их с выгодой, тогда я буду при деньгах сегодня вечером и смогу внести всю недоимку или по крайней мере большую часть. Вы можете завернуть ко мне на обратном пути?
Предложение, казалось, удовлетворяло тайному желанию сборщика податей, потому что он принял его с готовностью.
– Я пригласил бы вас обедать с нами, любезный Бьенасси, – продолжал де ла Сутьер, – но знаю, что в дни ярмарки у вас много хлопот. К тому же я с минуты на минуту ожидаю прибытия особы, с которой мне придется обсуждать довольно важные вопросы. С минуты на минуту должен приехать Арман Робертен. Он проведет у меня, быть может, несколько дней. Вы застали меня здесь, потому что я вышел к нему навстречу.
– Робертен!.. – повторил сборщик податей с гримасой неудовольствия.
Тот, о ком шла речь, был красивым молодым человеком, единственным сыном ростовщика. Его отец лишил себя жизни лет восемь или десять назад, оставив сыну состояние в несколько миллионов. В восклицании Бьенасси де ла Сутьер усмотрел лишь изумление и подобострастие.
– Да, – подтвердил он, – Арман Робертен, владелец замка Моронваль. Сто пятьдесят тысяч годового дохода! В последнее время он воспылал страстью… к моим лошадям, – закончил коннозаводчик с улыбкой.