Притча
Шрифт:
Потянулись недели, в течение которых срасталось сломанное бедро, сыскные группы охраняли все выходы с болота, прочесывали дно старицы и с руганью шлепали по болоту среди мокасиновых и гремучих змей и аллигаторов, хотя они (преследователи) давно пришли к выводу, что конь мертв по той простой причине, что он должен быть мертв, поскольку мог быть только мертвым, раз до сих пор не нашелся, и что владелец его в конце концов получит лишь удовольствие обрушить свой гнев на похитителей. И раз в неделю, едва темнело и сыскные группы отправлялись на ночлег, грум садился в пирогу и два-три дня спустя возвращался до рассвета с новым запасом продуктов и фуража; теперь на это уходило два-три дня потому, что мостик наконец починили; ночами по нему снова грохотали поезда, и бригада рабочих, а вместе с ней и источник доходов, вернулись обратно в Новый Орлеан; и теперь белый сам ездил туда вести профессиональную игру на обтянутых сукном столах под электрическими лампами, и теперь даже старый негр (лошадник, конюх лишь по воле случая, а по склонности и призванию - служитель господа, заклятый и одержимый враг греха, но, видимо, он без сомнений и колебаний давно выбросил из памяти, что сфера его нравственных заповедей должна включать прекрасного искалеченного коня и тех, кто служит ему) не знал, как далеко ему приходилось иногда забираться, прежде чем он находил
Затем потянулись месяцы, в течение которых они ежедневно слышали не только грохот поездов по отремонтированному мостику, но и движение сыскных групп (иногда с ними можно было бы заговорить, не повышая голоса); поиски не прекращались еще долго после того, как те, кто бранился, шлепал по воде и в ужасе отскакивал от лениво извивающихся или зловеще шипящих мокасиновых и гремучих змей, решили, что конь давно пал и навсегда исчез в ненасытных утробах угрей, щук и черепах, а сами воры покинули эту местность, страну и, возможно, даже континент, полушарие, но тем не менее они продолжали поиски, потому что железнодорожная компания использовала для ограждения дорогой набор строенных блоков и более двухсот футов двухдюймового кабеля; страховой компании принадлежали банки, пароходные линии и розничные магазины от Портленда, штат Мэн, до Орегона, и поэтому она не могла себе позволить потери коня, стоящего даже один доллар, тем более пятьдесят тысяч; владелец коня, этот бездонный кошелек, не пожалел бы стоимости шестидесяти своих коней, чтобы отомстить похитителям шестьдесят первого, а федеральная полиция ставила на карту даже больше, чем полиция штата, которая могла получить лишь свою долю славы и вознаграждения: у нее было дело, которое требовалось закрыть, - и вот однажды поступило сообщение "Юнайтед Пресс", переданное накануне вечером из Вашингтона заместителю начальника федеральной полиции, о том, что конь, дорогой, породистый скакун, передвигающийся на трех ногах, опекаемый или по крайней мере сопровождаемый маленьким кривоногим иностранцем, едва говорящим по-английски, и пожилым негром-священником, победил в скачках на три фарлонга в Уэзерфорде, штат Техас, жокеем был двенадцатилетний негритянский мальчик. ("Мы шли туда пешком, - сказал старый негр.
– По ночам. Это было нужно, чтобы конь снова пришел в себя. Чтобы он забыл тот мостик, снова обрел форму и стал конем. Когда наступал день, мы прятали его в лесу". Рассказал он и что было потом: что они не могли поступать иначе: после скачек они тут же, почти не задерживаясь, уходили, потому что как только трехногий конь выигрывал скачки, это разносилось по всему миру, а им нужно было опережать преследователей хотя бы на день.) Преследователи прибыли туда с опозданием на один день и узнали, что негр-священник и ворчливый, презрительный иностранец внезапно появились неизвестно откуда как раз вовремя, чтобы выставить трехногого коня на скачки, иностранец делал ставки, достигающие (к тому времени) от тысячи до десяти тысяч долларов при неравных шансах, составляющих от одного к десяти до одного к ста; трехногий конь так рванул от столба, что, казалось, это барьер отскочил назад, и скакал так быстро, что, казалось, все остальные кони участвуют в другом, следующем забеге, и так до самого финиша; жокей, казалось, совсем не управлял им - если только кто-нибудь (тем более мальчик двенадцати, от силы тринадцати лет, скакавший без седла, с одной подпругой, чтобы держаться за нее, - осведомитель видел эти скачки) был способен управлять им после того, как был дан старт; конь на всем скаку пересек линию финиша и проскакал бы еще круг, но белый иностранец, перегнувшись через барьер за линией финиша, сказал ему какое-то слово так тихо, что его не было слышно в пятнадцати футах.
Следующим местом, куда преследователи прибыли с опозданием уже на три дня, было Уиллоу-Спрингс, штат Айова, потом в Басирус, штат Огайо, а три месяца спустя с опозданием почти на две недели - в труднодоступную долину среди гор Восточного Теннесси, столь отдаленную не только от железной дороги, но и от телеграфа с телефоном, что конь участвовал в скачках и выигрывал их десять дней подряд, прежде чем преследователи узнали об этом; несомненно, белый грум там и вступил, был принят в орден масонов, потому что они впервые остановились дольше, чем надень; конь получил возможность спокойно участвовать в скачках десять дней, пока преследователи не узнали об этом, а когда преследователи покинули эту долину, то отставали от коня уже на двадцать дней, так как за две недели терпеливых расспросов по всей тридцатимильной, окруженной горами котловине они снова, как и при первом исчезновении, не смогли найти никого, кто слышал бы о трехногом коне, двух мужчинах и ребенке, тем более видел бы их.
И когда до преследователей дошли слухи, что конь находится в Центральной Алабаме, он уже исчез оттуда, снова скрылся на Западе; продвигаясь по штату Миссисипи, они отставали уже на месяц; преследуемые перебрались через реку Миссисипи в штат Арканзас и делали передышки, как птицы, не останавливаясь, хотя это меньше всего можно было назвать парением, поскольку конь хотел скакать снова с немыслимой, невероятной скоростью (и при немыслимых, невероятных ставках; по сообщениям и слухам, эти двое пожилой чернокожий служитель Бога и сквернослов белый, который, если и мог быть служителем, то лишь Владыки Тьмы, - выиграли десятки тысяч долларов); казалось, их светское турне по Америке было слишком медленным, незаметным взгляду, и лишь в эти невероятные минуты у белой ограды конь и трое состоящих при нем людей становились видимыми.
И тогда заместитель начальника федеральной полиции, официальный руководитель погони, внезапно обнаружил, что с ним что-то произошло, то же самое произойдет пять лет спустя в Париже с английским солдатом, имени которого он никогда не услышит. Он - заместитель - был поэтом, хотя и не пишущим стихов, по крайней мере пока, скорее, он был всего лишь одним из немых, осиротевших крестников Гомера, благодаря слепому случаю он появился на свет в богатой и влиятельной новоорлеанской семье и по меркам этой семьи не добился успеха в Гарварде, потом потерял два года в Оксфорде, прежде чем в семье узнали об этом и вернули его домой; отец несколько месяцев грозился сделать его начальником полиции, и он пошел с ним на компромисс, став лишь заместителем.. И однажды ночью - было это в Арканзасе, в новом, пахнущем краской номере гостиницы маленького, быстро растущего лесопромышленного городка, помолодевшего по сравнению с прошлым годом, - он осознал, что было подоплекой этого дела, отвергаемого им с самого Уэзерфорда, штат Техас, и в следующий миг он окончательно
– Оставьте. Вам никогда не найти его.
– То есть вам, - сказал владелец коня.
– Если угодно, - сказал заместитель.
– Я подал в отставку.
– Нужно было сделать это восемь месяцев назад, когда вы пренебрегли своими обязанностями.
– Ладно, touche {Сдаюсь (фр.).}, - сказал заместитель.
– Если вам от этого станет легче. Видимо, то, что я делаю сейчас, - это попытка загладить свою вину, потому что восемь месяцев назад я ни о чем не догадывался.
И предложил:
– Я знаю, сколько денег вы истратили за это время. Вы знаете, что случилось с конем. Я выпишу вам чек на эту сумму. Куплю у вас искалеченного коня. Отмените погоню.
Владелец сказал ему, во сколько обошелся конь. Сумма была почти невероятной.
– Хорошо, - сказал заместитель.
– Выписать чек на эту сумму я не могу. Но я дам расписку. Даже мой отец не будет жить вечно.
Владелец нажал кнопку звонка. Вошла секретарша. Владелец кратко отдал ей распоряжение, она вышла, вернулась и положила на стол перед владельцем чек, тот подписал его и придвинул заместителю. Там была проставлена сумма, превышающая разницу между стоимостью коня и издержками на преследование по сей день. Выписан чек был на заместителя.
– Это гонорар за то, что вы найдете моего коня, вышлете из страны этого англичанина и приведете моего черномазого в наручниках, - сказал владелец.
Заместитель сложил чек пополам и разорвал его на четыре части; большой палец владельца был уже на кнопке звонка, когда заместитель аккуратно положил клочки в пепельницу; он поднялся, намереваясь уйти, но тут снова появилась секретарша.
– Выпишите другой чек, - сказал владелец, не поворачивая головы. Добавьте к этой сумме премию за поимку людей, укравших моего коня.
Но он не стал дожидаться чека и, нагнав (уже будучи в отставке) преследователей в Оклахоме, увязался за ними, как тот праздный молодой человек с деньгами - вернее, у которого были деньги, но он проиграл или растратил их - увязывался за детективами агентства "Марлборо" в их разъездах по континенту (и действительно, те, кто неделю назад были его сотрудниками, отнеслись к нему с единодушным полупрезрением, как профессионалы из "Марлборо" относились к праздному молодому человеку). Затем потянулись унылые железнодорожные станции с горками для погрузки скота и резервуарами для воды; люди в широкополых шляпах и в сапогах с высокими каблуками толпились возле объявлений, сулящих за похищенного коня такую награду, о какой даже в Америке еще не слышали, - там были репродукции газетной фотографии из Буэнос-Айреса, где человек и конь были сняты вместе, и описание обоих - лица, уже столь знакомого и узнаваемого в центральной части Соединенных Штатов (в Канаде и Мексике тоже), как лицо президента или Женщины-убийцы, но главное сумма, размер вознаграждения - черное, сжатое воплощение того золотого сна, той сверкающей и немыслимой кучи долларов, которую любой мог бы получить, лишь пошевеля языком, - эти объявления неизменно опережали их, разносили свой яд быстрее, чем продвигались они и даже чем этот метеор любви и самоотречения; должно быть, уже весь водораздел Миссисипи-Миссури-Огайо был осквернен, растлен ими; и заместитель понял, что развязка теперь близка; он думал, что человек не смог разрешить проблем своего бытия на земле, потому что не пытался обучиться - не тому, как управлять своими страстями и безрассудством - они вредили ему лишь в редкие, почти исключительные мгновенья, - а как противиться своей слепой массе и весу; он понимал, что они - тот человек, конь и двое негров, которых они волей-неволей втянули в эту неистовую, сверкающую орбиту, - обречены вовсе не потому, что страсть эфемерна ( потому-то ей и не дано иного названия, потому-то Ева и Змий, Мария и Агнец, Ахав и Кит, Андрокл и африканский дезертир Бальзака, и вся небесная зоология - Конь, Козерог, Лебедь, Телец были твердью человеческой истории, а не просто камнем его прошлого), и даже не потому, что похищение - это кража, кража - это зло, а злу не дано победить, а лишь потому, что благодаря череде нолей за символом доллара на объявлении любой человек в пределах видимости и слышимости (а увидеть и услышать об этом мог каждый между Канадой и Мексикой, Скалистыми горами и Аппалачами) ощутит почти безудержное желание донести о местопребывании коня.
Нет, теперь оставалось уже недолго, и на миг он увлекся, зажегся мыслью противопоставить подкупу подкуп, использовать эквивалент чека, который он предлагал выписать в Нью-Йорке, для борьбы с объявленной наградой, и отбросил эту мысль, так как из этого ничего бы не вышло - не потому, что подкуп продажности лишь растлил бы ее еще больше, а потому, что мысль лишь создала образ, который даже поэт должен был рассматривать как поэтическую причуду: Давид Маммоны поражает медный, несокрушимый, грешный череп Голиафа Маммоны. Оставалось недолго, конец, в сущности, был уже виден, когда путь, маршрут (словно тоже сознавая близость конца) резко свернул снова на юго-восток, через Миссури в угол, образованный впадением реки Святого Френсиса в Миссисипи, все еще кишащий призраками грабителей банков и поездов, которые там укрывались; затем конец, завершение, развязка-вторая половина дня, небольшой затерянный окружной центр у железнодорожной ветки с неплохим парком и полумилей насыпи без рельсов преследователи шли в авангарде все увеличивающейся толпы местных жителей из городка, с ферм и с болот, это были одни мужчины, они молчали и пристально глядели, пока не напирая на них, просто глядели; и тут они впервые увидели вора, которого преследовали уже почти пятнадцать месяцев, иностранца, англичанина; он стоял в дверном проеме полуразвалившейся конюшни; из-за пояса грязных бриджей торчала рукоятка еще не остывшего пистолета; позади него лежал труп коня, пуля вошла прямо в звездочку на лбу, за конем стоял старый негр-священник с головой римского сенатора, одетый в старый вычищенный сюртук, а за ним в темноте виднелись белки застывших детских глаз; и вечером в тюремной камере бывший заместитель (тем не менее адвокат, хотя заключенный яростно и непристойно отвергал его) сказал: